Гай Бусби - Профессор египтологии

Констанидес появился далеко не в начале вечера. Гости заметили, что он более обычного молчалив. Позднее Сесилия позволила ему увести ее на балкон: в эту ясную лунную ночь оттуда открывался превосходный вид на Нил. Что в точности он ей сказал, я так и не смог выяснить, единственно ее мать уверяла, что дочь возвратилась очень взволнованная. Собственно, они почти сразу же вернулись в отель, и Сесилия, сославшись на усталость, ушла спать.

Дальнейшая часть истории покажется вам, как и мне в свое время, невероятной. Тем не менее у меня есть неоспоримые доказательства ее истинности. Время близилось к полуночи; в большом, обычно шумном отеле ненадолго воцарилась тишина. Сказав, что Сесилия ушла спать, я был не совсем точен: она пожелала матери спокойной ночи и удалилась к себе, но не легла. Несмотря на то что за окном было свежо, Сесилия распахнула створки и стала рассматривать залитую лунным светом улицу. О чем она думала, не знаю, она и сама этого не помнит. Однако я склонен считать, что она находилась в полугипнотическом состоянии и голова ее была свободна от мыслей.

Далее я предоставляю слово самой Сесилии.

Как долго я простояла у окна, не знаю. Может, пять минут. А может, час. И тут произошло нечто странное. Я понимала, что это неблагоразумно и даже предосудительно, но меня неудержимо потянуло на улицу. Я просто задыхалась в доме и чувствовала, что если тут же не выйду на свежий воздух, то умру. Что еще поразительней, мне нисколько не хотелось обуздать этот необычный порыв. Мною словно бы управляла воля гораздо более сильная, чем моя, и сопротивляться ей не было никакой возможности. Едва сознавая, что делаю, я переоделась, накинула на себя плащ, выключила электрический свет и вышла в коридор. Все слуги-арабы в белых одеяниях были простерты на полу: так у них принято спать. Стук моих шагов на главной лестнице поглощал толстый ковер. Зал был погружен в полутьму, ночной сторож был где-то на обходе, меня никто не видел. Пройдя вестибюль, я повернула ключ парадной двери. Мне все так же везло: замок сработал беззвучно и я очутилась на улице. Но даже тут я не подумала о том, насколько глупа эта эскапада. Я ощущала только таинственную силу, которая влекла меня вперед. Без колебания я свернула направо и зашагала по тротуару так быстро, как никогда в жизни не ходила. Под сенью деревьев было сравнительно темно, но на дороге — светло как днем. Однажды мимо меня проехала карета, до слуха донеслись веселые голоса пассажиров-французов; в остальном на городских улицах не было как будто никого, кроме меня. Позднее с минарета соседней мечети муэдзин пропел призыв к молитве, его подхватили муэдзины на других мечетях. На очередном углу я, как по команде, остановилась. Вспоминаю, что меня пробирала дрожь, но почему — неизвестно. Говорю об этом только затем, чтобы отметить: хотя я не владела собой и не могла вернуться в отель, способность наблюдать осталась при мне.

Едва я оказалась на упомянутом углу (я его узнаю, наверное, если увижу снова), как дверь одного из домов отворилась и оттуда вышел мужчина. Это был профессор Констанидес, однако его появление в подобном месте в подобный час, как и прочие события этой ночи, нисколько меня не удивило.

— Вы мне повиновались, — произнес он вместо приветствия. — Это хорошо. А теперь в путь: час уже поздний.

Тут же послышался грохот колес, из-за угла быстро вывернул экипаж и остановился рядом с нами. Спутник помог мне войти и занял соседнее место. И даже тогда, совершая неслыханный поступок, я и не думала сопротивляться.

— Что это значит? — спросила я. — Бога ради, что это значит? Зачем я здесь?

— Скоро узнаете, — последовал ответ, и в голосе профессора почудилась незнакомая мне нота.

Прежде чем снова заговорить, мы проехали значительное расстояние и даже как будто пересекли реку.

— Подумайте, — сказал мой спутник, — не припоминаете, случалось ли нам раньше вместе ездить?

— В последнее время очень часто, — ответила я. — Вчера — на поло, а накануне — к пирамидам.

— Подумайте еще. — Спутник коснулся моей руки. Его ладонь была холодна как лед. И все же я только помотала головой.

— Не помню, — отвечала я, но перед моим мысленным взором все же мелькнула туманная картина, слишком неуловимая, чтобы назвать ее воспоминанием.

Профессор еле слышно вздохнул, и мы снова замолчали. Лошади, судя по всему хорошие, шли резвым аллюром. Я не особенно интересовалась дорогой, но наконец что-то привлекло мое внимание и я поняла, что мы следуем к Гизе. Вскоре показался знаменитый музей, прежний дворец экс-хедива Исмаила[5]. Тут же экипаж остановился в тени альбиций[6], и спутник помог мне выйти. Он сказал что-то (насколько я поняла, по-арабски) кучеру, тот хлестнул лошадей и поспешно укатил.

— Пошли, — произнес мой спутник тем же повелительным тоном и первым направился к воротам старого дворца.

Выполняя его волю, как свою собственную, я все же отметила, как красиво выглядит здание при лунном свете. Днем оно представлялось блеклым и бестелесным, теперь же, в восточных кружевах, являло собой зрелище поистине сказочное. Профессор отпер ворота. Как ему это удалось, не знаю. Достаточно того, что не успела я оглянуться, как мы уже пересекли сад и стали подниматься по ступенькам главного входа. Осталась за спиной дверь, мы очутились в переднем помещении. И снова я подчеркиваю поразительный факт: даже и теперь я не испугалась, а ведь случись это невероятное приключение в другое время, меня бы, наверное, трясло от страха. Лунный свет лился потоком, обрисовывая древнюю скульптуру, прочие невероятные памятники давно минувших эпох. Мой спутник отдал новый приказ, и мы пересекли вторую комнату, оставив позади «Сельского старосту» и «Сидящего писца». Я потеряла счет помещениям, мне казалось, что мы взбираемся по бесконечной лестнице. Наконец в одной из комнат Констанидес замедлил шаг. Там хранились многочисленные саркофаги с мумиями, лунный свет проникал через отверстие в потолке. Мы остановились перед одним из саркофагов — я обратила на него внимание, когда в последний раз была с профессором в музее. Я четко различала роспись. Ловким движением, выдававшим привычку, профессор Констанидес сдвинул крышку — моим глазам предстала мумия, обернутая бинтами. Лицо, на удивление хорошо сохранившееся, было открыто. Я вгляделась, и мной овладело чувство, какого я никогда не испытывала. Тело мое словно бы сжималось, кровь леденела. Вначале я пыталась сопротивляться, вырваться из державших меня оков. Но тщетно. Я проваливалась… проваливалась неизвестно куда. Откуда-то с далекого расстояния послышался голос человека, приведшего меня в музей. Вспыхнул свет, я словно бы попала в сон, но для плода фантазии он был слишком реален, слишком правдоподобен.