Мара Брюер - Слепое знамя дураков

– Вы ничего не знаете о луне! – повторил я громко и чётко.

– Ну, что вы всё об этом, Александр? Сверните, пожалуйста, на ту дорогу, – улыбнулась моя спутница.

– Но аэродром дальше, – возразил я, внутренне радуясь её просьбе – нам следовало уехать подальше от дороги.

– Ах, Александр, у меня там собственная площадка и собственный аэроплан. Но вы же поняли, что мы не на нём полетим… – пропела она, немного смутившись своей смелости.

Я кивнул и свернул направо. «Роллс-ройс» трясся по плохо накатанной дороге вдоль пролеска, Надежда сидела молча, и по мере нашего приближения к месту назначения её дыхание учащалось, желание возрастало, и она сжимала ладони.

– Здесь налево, – скомандовала она.

Фары с трудом просвечивали сквозь густой туман. Мы вышли из машины. На поляне действительно находился аэроплан, но он был пуст.

– А пилот?

– А пилот прибудет утром, – нараспев произнесла она и приблизилась ко мне.

Я знал, чего она хочет. Я сам страстно желал того же, но не был уверен, что это хорошо закончится – у меня на неё были другие планы. Я чувствовал приближение превращения, которое не в силах был остановить.

Надя отодвинула борт моего пиджака и, прильнув губами к моей шее, провела кончиком языка к уху. Потом, слегка отстранившись, стала передвигаться к моим губам. Я чувствовал её дыхание и еле сдерживал свои звериные инстинкты. В тот момент, когда она коснулась моих губ, я дал себе волю и схватил её. Она взвизгнула, но больше от вожделения.

Я впился ей в губы, с жадностью целуя их, и она отвечала мне тем же. Я сорвал с себя пиджак, а с неё боа и прижал Надю к себе. Я перешёл к её шее, а она постанывала: «Александр… Саша…»

Я залез ей под юбку и чуть не взвыл волком от прошедшего по моему телу ощущения, которое я почти забыл. Я повалил её на землю и стянул лямки платья, обнажив упругую грудь. Я принялся покрывать её поцелуями. Надя закинула ногу мне на бедро и прижалась ко мне, я задрал её юбку.

Мои сексуальные инстинкты, казалось, возобладали тогда над животными. Я понял, что смогу отсрочить неизбежное, не причинив ей вреда, а после либо убью её, либо укушу, чтобы она навсегда стала моей.

Я занимался любовью впервые за последние сто десять лет. Предыдущие опыты, в первые годы после того как я заразился, привели к смерти четырёх женщин, поскольку я физически был намного сильнее себя прежнего, да и вообще любого человека, и зверь внутри меня вырывался наружу. Сейчас же я старался быть осторожным, хотя в сравнении со смертным мужчиной был настоящим дикарём. Но Наде, похоже, это нравилось…

Мы валялись на траве, окутанные туманом и преисполненные блаженства. Я чувствовал её счастье и сам был счастлив. Я отсрочил превращение и находился рядом с прекрасной женщиной, которую желал снова. Я повернулся к ней – она плакала.

– Что-то не так, Надя? Я сделал тебе больно? – забеспокоился я не на шутку.

– Нет, Александр. Это… замечательно… Такого ещё никогда со мной не было… – она говорила еле слышно, а её сердце громко стучало в груди.

– А ты… часто это делаешь? – я понимал, что подобным вопросом могу сильно ранить её, но в то же время после близости не видел между нами преград.

– Я изменяла мужу с тремя любовниками, но они… и мизинца твоего не стоили. Я не представляю, как можно быть таким…

Надя дрожала. Любой на моём месте решил бы, что она замёрзла, но это была дрожь желания, о которой знали только мы двое.

– Каким? – заинтересовался я.

– Страстным! Неистовым… Диким!

Казалось, Надю уже ничто не сдерживало, и она готова была говорить мне со всей откровенностью обо всём, что чувствовала в тот момент. Но я и так ощущал все её порывы. И мне было приятно это ощущение.

– Хочешь повторить? – лукаво спросил я.

– А ты сможешь? – она была искренне удивлена.

– Да, да и ещё раз да! – мне на мгновение стало легко, будто ничего и не должно произойти в эту ночь.

– Тогда я хочу ещё, ещё и ещё раз! – воскликнула она.

Я склонился над ней, готовый к абордажу её тела, как вдруг туман над поляной растворился, и на усеянном звёздами небе возникла полная луна. Я почувствовал, как ломит всё тело, как меняют форму кости, как шерсть прорастает прямо изнутри меня. Я посмотрел на руку: вместо ногтей на ней были хоть и короткие, но когти, острые и крючковатые. Мои обоняние и слух усилились, и я знал, что мы скоро будем не одни.

А Надя всё шептала: «Ну же, полетели!»

Я вскочил на четвереньки, хотя мои ноги и руки пока не стали лапами, и начал пятиться назад. Она не поняла, что произошло, а я просто не хотел убивать её. Уже и ей был слышен шум приближающегося автомобиля, а я начал улавливать запах – лёгкий и тонкий, перемешанный с моторным маслом.

Машина выехала на поляну, где несколько минут назад мы с Надей были единым целым. Фары осветили моё лицо, и она побледнела. Она закричала:

– Ах ты, подлый еврей! Как я сразу не разглядела!

– Надя, нет! – пытался я остановить её.

Я провёл рукой по щеке – шерсть проросла так, будто у меня были пейсы, как у раввина.

Из глаз Надежды слёзы текли ручьём, а мне было мучительно больно от лавины её негодования и презрения.

– Лучше бы ты убил меня, пронзил сердце пулей, а не сделал меня столь счастливой и столь несчастной в один миг! Ты погубил меня, обманул меня, обманул! Ты отравил мою бдительность, растоптал моё достоинство! Убирайся! Сейчас же убирайся прочь! Побрей свою азиатскую рожу, чёртов жид! – в исступлении кричала она.

Во время её истерики из машины никто не выходил. А я разрывался между желанием успокоить Надю, остановить превращение и узнать, зачем женщина из трактира приехала сюда и как ей удалось нас выследить. Кроме того, сейчас я точно мог определить, что на поляне бились только два сердца – моё и Надино. В машине жизнь отсутствовала. И если бы не аромат, который я чувствовал, я бы поклялся, что автомобиль приехал сюда сам.

Это было ново для меня. Я не хотел убивать Надю, не стремился, чтобы ей причинил боль кто-то другой. Я принял решение прогнать её. Это было лучше для неё, чем погибнуть от зубов оборотня или, ещё хуже, заразиться от него и стать такой же.

– Знаешь что, мадам, – бросил я ей, – потаскуха, падшая женщина, таскающаяся ночами по кабакам в поисках грязной любви! – Её слёзы в момент высохли от моих слов, а я почувствовал новую боль в её сердце – боль от услышанного. – Называешь меня евреем? Из-за бакенбард? А я потомок известного российского рода… Улетай отсюда сама, убирайся, чтобы глаза мои тебя не видели! Нам больше не о чем говорить!

После этих слов дверь автомобиля открылась, и из него вышла длинноволосая женщина в чёрном платье, оттеняющем её прозрачно-белую кожу. Надя уставилась на неё.