Джозеф Ле Фаню - Как сэр Доминик продал душу дьяволу

Он пошел по этому самому коридору, повернул ключ в боковой двери и вышел. Ночь была лунная, холодный ветер пронизывал до костей. Дед посмотрел, как он направляется к ограде заповедника, и с тяжелым сердцем запер дверь.

Добравшись до самой глуши дремучего леса, сэр Доминик остановился и задумался о том, что делать дальше, потому что выбежал из дома, не придя ни к какому определенному решению. Виски лишь придало ему храбрости, но отнюдь не освежило голову.

Несчастный не чувствовал ледяного дыхания ветра, не боялся смерти, не думал ни о чем, кроме одного: он покрыл позором свой старинный род.

И вот что решил сэр Доминик: если по дороге не придет в голову ничего лучшего, добраться до леса Мерроу-Вуд и повеситься на шелковом галстуке на первом же дубовом суку.

Ночь стояла лунная, ясная, лишь изредка луну застилали легкие облачка. Светло было, почти как днем.

Ноги несли сэра Доминика прямо в лес Мерроу-Вуд. Ему казалось, что каждый шаг стал длиннее раза в три. Не успел он и глазом моргнуть, как очутился в дремучей чащобе, среди вековых дубов. Корни извивались под ногами, как змеи, могучие ветви переплетались над головой, точно балки порушенной крыши. Луна отбрасывала на землю причудливые тени, черные, как мой башмак.

К этому времени сэр Доминик немного протрезвел и замедлил шаг. Ему подумалось, не лучше ли будет записаться в армию французского короля — может, что-то путное из этого и выйдет.

Он хорошо знал, что жизнь отдать легко, а получить ее обратно — куда труднее.

Едва он отказался от намерения покончить с собой, как вдруг услышал на сухой земле под деревьями резкий цокот подкованных каблуков. Откуда ни возьмись перед ним вырос щеголеватый джентльмен.

Был он красив и молод, как и сам сэр Доминик, носил треугольную шляпу с золотым галуном, точно на генеральской шинели, и шитый золотом мундир французского офицера.

Незнакомец остановился прямо перед сэром Домиником. Тот тоже встал.

Джентльмены сняли шляпы и раскланялись. Незнакомец произнес:

— Сэр, я набираю войско для моего сюзерена. Вот увидите, назавтра мое золото не превратится ни в гальку, ни в скорлупу.

С этими словами он вытащил большой кошель с золотом. Едва взглянув на незнакомца, сэр Доминик понял, кто он такой. Волосы у него встали дыбом.

— Не бойтесь, — продолжал тот. — Деньги вас не обожгут. Посмотрите-ка: вправду ли там золото? Если оно вам по нраву, то я готов заключить с вами договор. Сегодня последний день февраля, — продолжал щеголь. — Я буду служить вам семь лет, а по окончании этого срока вы поступаете в услужение ко мне. Я приду за вами тотчас же по истечении семи лет, как только часы пробьют полночь и наступит первая минута месяца марта. А может, не приду совсем. Вы отправитесь со мной первого марта и ни днем позже. Увидите, хозяин я добрый, да и слуга неплохой. Я повелеваю миром; мне подвластны все радости и слава земная. Договор начинается с этой минуты и истекает ровно в полночь по истечении семи лет, в таком-то году, — он назвал точную дату, но я ее позабыл. — Если вы колеблетесь, даю вам на размышление восемь месяцев и двадцать восемь дней, затем встретите меня на этом самом месте и подпишете договор. Но до тех пор я не много смогу для вас сделать. А ежели передумаете, то все, что вы получите в эти месяцы, исчезнет бесследно, и вы окажетесь с тем же, что сейчас, то есть с пустыми карманами, готовый повеситься на первом же суку.

Кончилось тем, что сэр Доминик обещал подумать. Домой он вернулся с толстым кошельком золота, круглым, как ваша шляпа.

Дед мой, разумеется, был рад снова видеть хозяина живым и здоровым. И часа не прошло — стучится сэр Доминик в окно, входит в кухню размашистыми шагами и швыряет на стол кошель с золотом. Потом расправляет спину и плечами поводит, точно скинул с плеч тяжкую ношу. И глаз с кошелька не сводит. Дед тоже смотрит то на кошелек, то на него, то опять на кошелек. Сэр Доминик побелел, как простыня, и говорит:

— Что там лежит, сам не знаю, Кон. Тяжелый, как камень.

Казалось, он боится развязывать кошель. Прежде велел деду растопить камин пожарче, торфом и углем, затем наконец решился. И что же там было? Золото, конечно, новенькие блестящие гинеи, одна к одной, сию минуту с монетного двора.

Сэр Доминик усадил деда подле себя и долго пересчитывал монеты.

Закончил он считать на рассвете. Сэр Доминик взял с деда клятву, что тот никому ни слова не расскажет. И до поры до времени сговор этот держался в глубокой тайне.

Время шло. Подошли к концу отведенные для раздумья восемь месяцев и двадцать восемь дней. Сэр Доминик с тяжким сердцем вернулся в родовое поместье, не зная, на что решиться. Ни одна живая душа, кроме деда, ни о чем не догадывалась, да и тот не знал и половины.

Близился конец октября, а с ним и назначенный срок. Сэр Доминик все больше терялся в догадках.

Поначалу он решил даже не думать о подобных вещах, не говоря уже о том, чтобы идти на встречу с незнакомцем в лес Мерроу-Вуд! Но стоило ему вспомнить о долгах, как мужество покинуло его, и несчастный транжира снова не знал, на что решиться. За неделю до назначенного дня дела пошли хуже некуда. Из Лондона пришло письмо с известием о том, что сэр Доминик выплатил триста фунтов не тому, кому нужно, и должен уплатить их снова. Другой кредитор требовал вернуть долг, о котором бедолага даже не слыхал. Третий ростовщик, из Дублина, требовал срочно покрыть долг на чудовищную сумму. Сэр Доминик хорошо помнил, что рассчитался с этим кредитором, но, как назло, потерял расписку об уплате. И так далее. Неприятности сыпались, как из рога.

Словом, когда настала ночь двадцать восьмого октября, бедняга чуть не сходил с ума. Требования кредиторов росли, как снежный ком, а ответить было нечем. Оставалось разве что надеяться на помощь зловещего незнакомца.

Делать было нечего. Ступив на скользкую дорожку, приходилось идти до конца. В урочный час сэр Доминик снял с шеи распятие и ладанку с обломком истинного креста Господня, вынул из кармана евангелие. Приняв деньги от врага рода человеческого, сэр Доминик, истовый католик, дрожал от страха и пытался любыми способами оградить себя от власти дьявола, поэтому ни днем, ни ночью не расставался с атрибутами христианской веры. Но в ту ночь он не посмел взять их с собой, поэтому, не говоря ни слова, бледный, как бумага, вложил и деду в руки, взял шляпу и шпагу и, наказав дворецкому дожидаться, отправился попытать счастья.

Ночь была тихая, светлая, луна, хоть и не такая яркая, как в прошлый раз, заливала призрачным сиянием холмы, вересковые пустоши и глухую дубраву.

Сердце сэра Доминика колотилось. Стояла мертвенная тишина, не доносился даже лай собак из деревни в долине. Трудно представить себе место более пустынное и заброшенное. То-то приятель наш страху натерпелся! Ангелы-хранители шептали ему в ухо о спасении души и о райском блаженстве. Тут бы бедняге опомниться да повернуть обратно. Позвал бы священника, покаялся и принял епитимью да зажил бы жизнью праведника. Да верно, долги и убытки свели несчастного с ума. Не ведал он, что творит.