Лес Дэниэлс - Желтый туман

Каллендер поднял взгляд, чтобы посмотреть, не задрожала ли она сама, и ему показалось, что она махнула ручкой кому-то из прохожих, – впрочем, он усомнился, что такое могло быть. Ее восторги по поводу похоронной церемонии приводили Каллендера в глубокое уныние, но он решил, что ему остается лишь смириться. Выбора у него в любом случае не было, кроме того, его ожидала такая счастливая жизнь, что он готов был внести скромную пошлину – позволить тетушке своей любимой девушки отлично провести день. Каллендер откинулся на спинку сиденья, а карета продолжала путь.

Фелиция Лэм закрыла книгу и мгновение еще сидела, устремив взгляд в пространство. Этот роман неизвестной писательницы Эллис Белл[1] критики встретили разгромными рецензиями, и Фелиция про себя признавала, что иногда ее приводили в ужас жестокость ситуации и неотесанность героев. Но все же кое-что в этой повести пробуждало в ней интерес: образ бессмертной любви, для которой не могла стать преградой даже сама смерть. Мысль о такой страсти завораживала ее и вместе с тем пугала; половиной своего существа она жаждала пережить нечто подобное, но разум говорил, что судьбою ей уготован союз с человеком весьма прозаичным. У Реджиналда Каллендера, как не уставала повторять тетя Пенелопа, имелись свои достоинства, но даже представить было невозможно, чтобы кто-то обвинил его в увлечении сверхъестественными материями. «Возможно, это и хорошо», – думала Фелиция. Она понимала, что и она сама, и, без сомнения, тетушка, сестра отца, натуры впечатлительные, так что, может быть, жених ей послан для того, чтобы помочь твердо стоять ногами на земле.

Вздохнув, она положила томик «Грозового перевала» на полированный столик, стоявший посреди гостиной. Сквозь тяжелые шторы еле-еле пробивался дневной свет, блеклый и угрюмый; в углу часы своим маятником как будто подталкивали время, приближая наступление темноты. Реджиналду и тете Пенелопе уже, конечно, давно пора вернуться. Против ее воли Фелиции виделись картины ужасного происшествия, способного разом лишить ее тех единственных двух человек, чьи жизни соприкасались с ее собственной. Она понимала, что это лишь глупая игра ее воображения, но ведь двенадцать лет назад Фелиция в один миг потеряла обоих родителей, и кому, как не ей, знать, что в жизни бывает и такое. В другой мир она верила сильнее, чем в то, что в мире этом на ее долю может выпасть счастье.

Она устремила взгляд на внушающий почтение портрет дяди Реджиналда, Уильяма, висевший над камином, и задумалась о том, где сейчас этот человек. Само собой, его тучное тело и круглое красное лицо лежат сейчас в гробу, зарытом на шесть футов под землей, но где же сам Уильям Каллендер? И где ее отец и мать? Духи умерших преследовали ее, ни разу не явившись в образе призраков; приди к ней, наверное, такое видение, и она тревожилась бы о них меньше. Фелиция только и желала, чтобы Реджиналд скорее вернулся и заставил ее забыть эти тягостные мысли, хотя каждый раз, когда он делал это, она чувствовала смутную обиду.

– Не разжечь ли мне камин, мисс?

И привидение, появись оно в тот момент перед Фелицией, не смогло бы перепугать ее сильнее, чем этот голос, но в следующее мгновение она поняла, что это всего лишь пришел дворецкий. Ей не верилось, что огонь сможет избавить ее от холода, жившего внутри ее существа, но все же радостные огоньки обрадуют всех, кто в этот промозглый осенний день придет сюда с похорон.

– Спасибо, Бут. Думаю, мистер Каллендер будет признателен.

Она услышала, как скрипнули его колени, когда он склонился перед портретом своего покойного господина, и горько пожалела, что не взялась за дело сама, ведь ей было бы намного легче, чем старику. Чувство вины заставило ее выйти из комнаты, и она пошла присмотреть за тем, как готовят поминальный ужин, хотя и там вполне могли обойтись без нее.

– Элис, у нас все готово? – спросила она хорошенькую темноволосую горничную. Девушка в черном форменном платье (в этот печальный день оно было без кружевных манжет и воротничка) сделала Фелиции реверанс и едва заметно улыбнулась.

– Готово, мисс, благодарю вас. Люди мистера Энтвистла сами обо всем позаботились, и все сделано отлично, вне всяких сомнений.

Буфет был весь заставлен съестным: там имелись ветчина и ростбиф, хлеб и пироги, кексы, бутылки шерри и портвейна. Припасов хватило бы на несколько дюжин гостей, а ведь за столом будет всего трое.

– Так много? – поразилась Фелиция, не успев даже задуматься о том, насколько уместно обсуждать вопросы этикета с прислугой.

– Да-да, мисс. Я спросила у них, не может ли тут быть какой ошибки, но тот джентльмен заверил меня, что все это было оговорено в завещании мистера Каллендера. Можно мне вас чем-нибудь покормить, мисс?

– Нет, спасибо, – ответила Фелиция, которой еще никогда в жизни не случалось настолько утратить аппетит. – Я дождусь остальных, Элис. Ты слышишь, не они ли это пришли?

– Пойду посмотрю, мисс, – ответила горничная и поспешно вышла.

Через мгновение возле Фелиции уже была тетя Пенелопа в черном чепце, чьи глаза при виде столь щедро накрытого стола так и засияли.

– Что же, Фелиция, – сказала она, – все было очень красиво. Так и должно быть, как я полагаю. Свадьбы и похороны – дело важное. Не нальешь ли мне бокал шерри, дорогая моя? Совсем чуточку.

Тетя Пенелопа отправила в рот небольшое пирожное, а Реджиналд Каллендер прошел в комнату и взял бутылку портвейна. Он наполнил себе бокал и поглотил его одним залпом.

– Славные вышли похороны, мистер Каллендер, – сказала тетя Пенелопа. – И склеп просто роскошный. Ваш дядя не завещал, чтобы и вас положили покоиться там же, когда вас призовет Всевышний?

Единственным ответом Каллендера на этот вопрос было то, что он вновь наполнил свой бокал. Ему удалось вполне взять себя в руки и предложить выпить и Фелиции, но она отказалась и уселась в углу, на небольшом стуле с совершенно прямой спинкой.

– Только вот закрытые гробы я не одобряю, – сказала тетя Пенелопа.

Лицо Каллендера внезапно приняло неприятное выражение.

– Неужели вы так и не насмотрелись на моего дядю, когда тело было выставлено для прощания?

– Да что вы, мистер Каллендер. Я вовсе не собиралась ничего критиковать. Иногда, как мне кажется, последний раз взглянуть на покойного может оказаться невыносимо больно. Будьте так добры, отрежьте мне чуточку от того куска ветчины. Благодарю. А как ты провела день, Фелиция?

– В размышлениях о тех, кто ушел раньше нас, тетя.

– Вот как? И какие же выводы ты для себя сделала, дорогая?

– Лишь то, что об этом можно узнать многое, а нам известна лишь самая малость, – ответила Фелиция.