Кэмерон Джейс - Безумие 2. Выдумка

Чеширский Кот.

Без различаемого лица или личности, он пугает самую мою суть. Я так сильно боюсь его, что время от времени я вынуждена ущипнуть саму себя, чтобы убедиться, что он не вселился в меня. Если бы я только не боялась зеркал, я бы каждое утром заглядывала в них, чтобы убедиться в отсутствии его злобной ухмылки на моих губах.

— Ты безумна, Алиса, — шепчет за моей спиной моя Тигровая Лилия. Она, кто должна была стать моим единственным другом, в последнее время обозлилась на меня. Не удивлюсь, если с ней что-то сделали, пока она была под опекой Доктора Тракла.

— Б.Е.З.У.М.Н.А. — Она фыркает за моей спиной, словно старая беззубая бабулька. — Чешир нереален. — От ее голоса у меня мурашки по коже. — Ты его выдумала, Алиса. Он для тебя лишь повод, чтобы сбежать от проблем мира за пределами психушки. Поэтому ты видишь лицо Чешира почти в каждом, кого встречаешь на своем пути. Ты попросту боишься людей, Алиса. Любой психилог это знает.

Я не поворачиваюсь к ней. Обычно, когда она говорит со мной, это означает наивысшую степень моего безумия. Я прижимаю коленки к груди и зажимаю голову между ними, обхватывая себя руками. Я закрываю глаза и решаю закрыть уши руками, пока она не прекратит болтовню.

— Все нереально. — Тигровая Лилия не затыкается. — Даже Джек нереален.

Ладони застывают на полпути, а глаза открываются. Одинокая слезинка катится по щеке. Меня трясет, пока она медленно скользит вниз. Затем, я ловлю ее, прежде чем она падает на пол. Я смотрю, как она дрожит в моей ладони. Мои слезы внушают страх, ох, я его даже не знаю, также как и саму себя.

— То есть, Адам, — дразнит меня Лилия. — Если ты убила Адама, выходит, Джек всего лишь плод твоего воображения?

Спровоцированная, я оборачиваюсь только затем, чтобы обнаружить безвредный оранжевый цветок в горшочке рядом с трещиной в стене. Я даже не уверена, что она говорила со мной. Одно лишь упоминание о Джеке и внутри меня образовался горько-сладкий узел боли. Если среди всего этого я в чем-либо и уверена, так это в Джеке Даймондсе… правда он или фантазия…, он — это единственное, чего мне хотелось бы на самом деле. Теперь, когда он оказался моим парнем, я поняла, почему у меня возникли к нему столь сильные чувства. Я не хотела сопротивляться своим чувствам, в таком безумном мире, как мой, они сияют на меня своими лучиками нормальности. Я даже не испытываю таких сильных чувств по отношению к своей беспомощной матери и моим двум придурошным сестрицам. Кажется, Джек мой единственный шанс на семью. Впрочем, Лилия права. Если Джек — это Адам, мой убитый парень, тогда он тоже, должно быть, мертв.

Внезапный стук по двери моей палаты отрывает меня от раздумий о Джеке.

Глава 2

За моей дверью Вальтруда Вагнер, глава надзирателей в Психиатрической Лечебнице Рэдклифф. Главное ее развлечение — мучить меня в Мухоморне.

— Есчё не передумайть? — выпаливает она своим ужасным немецким акцентом, насквозь пропахшая сигаретным дымом и фаст-фудом.

— Что ты имеешь в виду? — я зажимаю кулак со слезинкой, стирая ее.

— Ты необычайно послушна ф последние шесть дней, признаешь себя безумной и фсе прочий. — Она постукивает электрошокером по своим мясистым пальцам. — На тебя это не походить, — замечает она.

— Я безумна, Вальтруда. И я полностью осознаю это.

— Я с трудом тебе ферю. Откуда психам изфестно, что они психи? — Она проверяет меня. Признание моего сумасшествия ее не волнует. Ведь это избавляет ее от причин поджарить меня в Мухоморне. — Людей держат ф психушках потому, что они не понимают, что они безумны. Их нефедение угрожайть обществу. Вот почему их запирают подальше.

— То есть по- твоему, психи, осознающие свое безумие, не заслуживают того, чтобы их упрятали в психушку? — Этот аргумент уже не имеет смысла.

— Психи, которые знают, что они сошли с ума, достаточно умны, чтобы заставить общество думать обратное, — отвечает Вальтруда. Я дважды моргаю на запутанную фразу, которую она только что выдала. — Подумай, к примеру, о Гитлере. — Смеется она, словно огр — тяжеловес. Иногда я думаю, что она точно Наци. Мне рассказывали, что она убивала своих пациентов в лечебнице в Австрии, где она работала. Но когда она шутит о Гитлере, я больше не уверена. — Или в твоем случае, ты признаешь свое безумие, чтоб избежать шокофой терапии.

Кривая улыбка появляется на моих губах. В конце концов, Вальтруда оказалась не такой уж глупой.

— Это серьезное обвинение, Вальтруда, — говорю я.

— Это и есть обвинение, — резко отвечает она. — Но это трудно доказайть. Кто поферит мне, когда я скажу, что ты безумная дефочка, которая ферит, что не сошла с ума, а лишь притфоряется?

— Да ты повернутая, — я почти смеюсь. Страдания Вальтруды мне лишь в радость. — Ты когда-нибудь читала «Уловка — 22» Джозефа Хиллера? — Это книга, которая затрагивает подобного вида логику. Что если Хеллер был фанатом Льюиса Кэрролла.

— У меня нет фремени читайть книги, — фыркает Вальтруда. — Ф ней есть картинки?

— Нет, нет, — отвечаю я. Вальруда, скорее всего, читала Алису в Стране Чудес и пытается меня спровоцировать. Что-угодно, лишь бы заставить меня совершить нечто глупое и заслужить, таким образом, наказание в Мухоморне.

— Кому нужны книжки без картинок? — Из-за двери слышится ее сдавленный смех.

— Это книга, которая повествует о том, что нечто не может быть доказано, пока не будет доказан предыдущий факт. Впрочем, предыдущий факт, мягко говоря, не так-то легко доказать. — Я игнорирую ее комментарий по поводу книги без картинок.

— Я не понимайть ни слова из того, что ты сказать. — Она и вправду не поняла.

— Подумай о цыпленке и яйце. Мы понятия не имеем, что появилось первым.

— Этого я тоже не понимайть, — фыркает она. — Ненавижу цыплят. — Я слышу, как она чешет голову — Но яйца я люблю. — Вот бы самой свести ее с ума. Разве не забавно, если бы она оказалась в моей палате вместо меня?

Наш разговор прерывает внезапный крик. Я слышу его уже несколько дней. Девушка пациентка просит выпустить ее из Мухоморни. Вероятно, ее мучает Оджер. Мухоморы в других клетках стучат о прутья решетки, требуя прекратить боль. Криков стало в три раза больше с тех самых пор, как меня перестали отправлять в Мухоморню. Вальтруда и Оджер компенсировали мое отсутствие большим количеством других пациентов.

— К чему все эти пытки? — спрашиваю я Вальтруду. Я бы предпочла прокричать ей это в лицо и ударить ее перчатками, утыканными иглами и булавками. Но внутренний, относительно благоразумный, голос останавливает меня. Если я хочу позабыть о своем безумии, и если я хочу продолжать избегать шоковых терапий, лучше держать все в себе. Когда я иду рядом со стеной, я хочу, чтобы люди видели лишь стену. Я здесь не затем, чтобы спасать жизни. Ведь все это неправда. Какое мне до этого дело?