Александр Бачило - Инъекция счастья

Я задул свечу и подошел к окну. Луна освещала серебристую после дождя поляну, над верхушками елеи проносились небольшие темные облака со светящимися лохматыми краями. В доме все утихло, снаружи тоже не доносилось ни звука. Некоторое время я вглядывался в кромку леса, мне все казалось, что там копошится какая-то бесформенная масса. Но это мог быть и туман или просто рябь в глазах.

— А идите вы все… — подумал я, разулся, повесил мокрую куртку на спинку кровати и залез под одеяло. — Спать я хочу — вот что…

…Мягкий лунный свет заливает комнату и шепчется о чем-то с притаившимися в углах тенями. Тихо-тихо открывается дверь, и на пороге появляется девушка в белом платье. Она бесшумно подходит и склоняется надо мной. Я чувствую прикосновение ее нежных пальцев. Она что-то говорит мне на ухо…

Я вздрогнул и окончательно проснулся.

— Вставай, вставай. Пациент, — говорила Заноза, толкая меня в плечо. Она была в длинной ночной рубашке, ее распущенные волосы задевали меня но лицу.

— В чем дело? — спросил я, садясь на кровати.

— Тсс! Ты вот что, Пациент, если хочешь живым отсюда убраться, пусти меня в свою постель.

Она говорила это таким естественным и убедительным тоном, будто предлагала помидоры со своего огорода.

— Гм! — сказал я, — однако ты даешь!.. Уж больно неожиданное предложение…

— Идиот! — возмутилась Заноза, — ты что считаешь, я сюда любовью с тобой заниматься пришла? Да ты посмотри на себя! Каракатица… А впрочем, черт с тобой. Пожалуйста, мне не жалко. — Она вдруг принялась стаскивать с себя рубашку, — Только быстро давай, чтоб до прихода Хозяина… Ты потом спрячешься под кроватью, а я останусь вместо тебя, понял?

Заноза, наконец, справилась с рубашкой и комкала ее в руках, глядя, куда бы бросить. Она была чертовски хорошо сложена, эта сумасшедшая девица, одетая в жемчужное сияние лунного света, но мне было, признаться, не до ее красоты.

— Ты погоди раздеваться-то, объясни толком! — зашипел я, — что там про Хозяина? Зачем это он сюда придет?

— Дурак, — неожиданно спокойно произнесла Заноза, — я же говорю санаторий здесь. Вот и всадит тебе Хозяин этой ночью прививочку. А от прививочкн этой ты, Пациент, навсегда Пациентом останешься, и уж никакого имени-отчества у тебя не сбудет больше…

— Ну а ты-то зачем лезешь на мое место? — спросил я.

— А мне все равно! Я в свое время разок попробосала. Так что без Хозяина мне теперь долго не протянуть. Да и никому здесь не протянуть, а он, сволочь, пользуется этим и веревки из нас вьет. Сегодня меня без дозы оставил…

— А-а! — Я начичал понимать. — Он что же, наркотики вам колет?

Заноза подошла к окну, выглянула во двор и сейчас же задернула занавеску. Стало совсем темно.

— Нет, Пациент, тут вещь посильней наркотиков. Он нам счастье наше продает…

— Как это — счастье?

— А так. Именно так, как ты его себе представляешь…

Я хотел было спросить еще что-то, но Заноза вдруг подскочила ко мне и прямо в лицо сунула свою скомканную рубашку.

— Тсс! Слышишь? Идет! — прошептала она и, толчком усадив меня под вешалку, обрушила сверху тяжелое, пропахшее нафталином пальто. Покончив со мной, она улеглась в постель и натянула на себя одеяло. В ту же минуту дверь тихо открылась и кто-то осторожно заглянул в комнату. В темноте почти ничего не было видно, но я не сомневался, что это Хозяин.

И действительно, скоро очертания его массивной фигуры проступили на фоне стены, двигаясь уверенно, но почти бесшумно, он подошел к постели и наклонился. Наступила долгая тишина. Казалось, ни одной живой души нет на сотни километров вокруг, и это жуткое безмолвие тянется уже сотни лет. Наконец что-то тихо звякнуло, и в комнате вдруг запахло жженым сахаром. Хозяин выпрямился и быстро вышел из комнаты.

Когда в коридоре затихли его шаги. Заноза отбросила одеяло и села на кровати,

— Ну что? — спросил я.

— Молчи, сейчас увидишь. Вот! Начинается!

Она поднялась, и я вытаращил глаза от изумления — на ней было черное блестящее платье, голые плечи укрыл газовый шарф, а на лице появилась бархатная полумаска. В комнате вдруг стало быстро светлеть, но вместо стен и потолка с отступлением темноты открывалась невообразимая даль. Я глянул под ноги и застыл: земли не было, где-то далеко внизу клубилась белая пелена облаков.

— Скорее, — сказала девушка, — меня ждут!

Она шагнула, словно в пропасть, с невидимой площадки, которая была когда-то полом комнаты, и закружилась в свободном падении, стремительно удаляясь.

— Не отставай-ай! — услышал я, и опора подо мной вдруг исчезла…

Я, к своему счастью, не верил в реальность происходящего, иначе скончался бы в первое же мгновение полета.

Ветер засвистел у меня в ушах, и облака стали медленно приближаться. Кувыркаясь в воздухе, я увидел красный шар солнца — он тоже падал в гуманное море. Мы врезались во мглу одновременно со светилом. Облачный слой был, видимо, очень толстым, и по мере погружения в него молочно-белая пелена, окутавшая меня, сменилась светло-серой, быстро превратилась в темно-серую и, наконец, стала черной. Я падал в полной темноте.

И вдруг совсем близко вспыхнуло море огней — подо мной был большой город! Светящиеся стрелы улиц со всех сторон вонзились в яблоко-площадь, пылающее золотым огнем. Все это быстро приближалось, и вот уже деревья какого-то парка стремительно бросились мне навстречу. Я зажмурился, ожидая удара, но вместо этого ощутил легкий толчок в спину.

— Эй, приятель! — крикнул кто-то у меня над ухом, — посторонись немного или шагай веселей, а то опоздаем на площадь!

Я открыл глаза и обнаружил, что стою на песчаной дорожке парка, а мимо меня валит пестрая толпа в карнавальных нарядах. Смирный гнедой пони, запряженный в тележку, увитую цветами и лентами, тихонько подталкивал меня сзади. В тележке сидел румяный толстяк в зеленом жилете, разлинованный как арбуз, и две девушки в масках и нарядных платьях. Они смеялись и бросали в меня серпантин.

Я посторонился, пропуская пони, и пошел рядом с тележкой. На мне, как оказалось, тоже был надет какой-то шутовской балахон с кружевным воротником. Он был белый, с черной, украшенной завитушками, заглавной буквой П на груди.

Вся праздничная толпа двигалась к выходу нз парка, чтобы влиться в людскую реку, текущую по широкой, залитой светом улице.

В небе над нами то и дело вспыхивали букеты разноцветных ракет.

— Эта буква П у вас на груди означает, как видно, «Пьеро»? — смеясь, спросила одна из масок, сидящих в тележке.

— Ах, если бы кто-нибудь мог это знать! — ответил я.