Фитц-Джеймс О'Брайен - Что это было?

Я не трус и обладаю значительной физической силой.

Внезапность нападения, вместо того чтобы ошарашить меня, до предела напрягла все мои нервы. Мое тело действовало инстинктивно до того, как мозг успевал осознать все ужасы моего положения. Через мгновение я обхватил существо мускулистыми руками и сдавил его со всей силой отчаяния, прижимая к своей груди. Через несколько секунд костлявые руки, сомкнувшиеся у меня на горле, ослабили давление, и я сумел вздохнуть. Потом началась необычайно напряженная борьба.

Находясь в глубочайшей темноте и не имея ни малейшего представления о природе Существа, которое столь внезапно на меня напало; чувствуя, как мои руки все время соскальзывают из-за того, что, как мне показалось, мой противник был совершенно голый, и ощущая, как острые зубы кусают мое плечо, шею и грудь; будучи вынужденным каждую секунду защищать свое горло от его сильных и подвижных рук, которые не могли одолеть никакие мои усилия, — вот при каком стечении обстоятельств мне пришлось бороться, призвав на помощь все свои силы, волю и мужество.

Наконец, после безмолвной, изнурительной смертельной борьбы, я подмял под себя нападавшего после ряда невероятных усилий.

Оказавшись наверху и поставив колени на его невидимую грудь, понял, что одержал победу и остановился на мгновение, чтобы передохнуть. Я слышал, как существо подо мной тяжело дышит в темноте, и почувствовал неистовое биение его сердца. Оно, по всей видимости, столь же устало, как и я; это несколько успокаивало. В этот момент я вспомнил, что обычно кладу под подушку перед тем, как лечь спать, большой желтый шелковый носовой платок. Я мгновенно сунул руку туда — он был на месте. Через несколько секунд я кое-как связал руки нападавшему.

Я почувствовал себя в относительной безопасности.

Теперь мне осталось прибавить свет и, разглядев, что представляет из себя нападавший, поднять на ноги соседей. Признаюсь, мною двигала определенная гордость за то, что не поднял тревогу раньше; я хотел обезвредить его один и без чужой помощи.

Не ослабляя хватки ни на мгновение, я соскочил с кровати на пол, таща за собой своего пленника. Мне надо было сделать всего несколько шагов, чтобы достать до газовой горелки; эти шаги я сделал с величайшей осторожностью, словно тисками сдавив существо.

Наконец я оказался на расстоянии вытянутой руки от крошечного язычка голубого света, указывавшего, где находится горелка. Я молниеносно высвободил одну руку и пустил свет на полную мощность. Потом я повернул голову, чтобы взглянуть на пленника.

Даже не буду пытаться описывать свои чувства в то мгновение, когда полностью загорелся газ. Наверное, я закричал от ужаса, поскольку менее чем через минуту моя комната заполнилась жильцами дома.

Теперь я содрогаюсь от одной только мысли об этом — я не увидел ничего! Да, одна моя рука мертвой хваткой держала дышащую, шевелящуюся телесную форму, а второй рукой я со всей силой сдавил горло, столь же теплое и явно телесное, как и мое собственное. Тем не менее, чувствуя в своих объятиях живое существо, его тело, прижатое к моему, в ярком свете сильной струи газа я не видел ничего.

Даже очертаний… Даже испарений!

До сих пор не могу осознать то положение, в котором я тогда оказался, не могу в деталях вспомнить этот поразительный случай. Воображение напрасно пытается разрешить этот парадокс.

Оно дышало. Я чувствовал своей щекой его теплое дыхание. Оно бешено вырывалось, у него были руки. Они хватали меня. Кожа была гладкой, как моя. Оно лежало, плотно прижатое ко мне, твердое, как камень, — и тем не менее полностью невидимое.

Удивительно, почему я тогда не упал в обморок и не сошел с ума. Наверное, меня спас какой-то чудесный инстинкт, поскольку вместо того, чтобы ослабить хватку, которой держал ужасную Загадку, я, казалось, обрел в этот ужасный момент дополнительные силы и так крепко сдавил невидимку, что почувствовал, как тот дрожит в агонии.

Как раз в этот момент в мою комнату вошел Хэммонд. Как только он увидел мое лицо, которое, как мне кажется, представляло собой ужасное зрелище, то бросился ко мне, воскликнув:

— Боже мой, Гарри, что случилось?!

— Хэммонд! Хэммонд! — кричал я — подойди сюда. О, это ужасно! Когда я лежал в постели, на меня напал тот, кого я сейчас держу в руках, но я его не вижу — не вижу!

Хэммонд, без сомнения, пораженный непритворным ужасом, написанным на моем лице, сделал один или два шага в мою сторону с беспокойным и озадаченным видом. Со стороны донеслось довольно четко различимое хихиканье. Этот сдавленный смешок взбесил меня.

Смеяться над человеком в моем положении! Это была наихудшая разновидность жестокости. Теперь я могу понять, почему вид человека, изо всех сил сражающегося, как может показаться, с пустым воздухом и зовущего на помощь в его борьбе с галлюцинацией, может показаться смешным и нелепым. Тогда мой гнев, направленный против этой смеющейся толпы, был столь велик, что, будь у меня силы, я бы прибил их всех на месте.

— Хэммонд! Хэм! — снова закричал я в отчаянии. — Ради Бога, подойди ко мне. Я не могу долго держать эту… эту тварь. Она меня пересиливает. Помоги! Помоги!

— Гарри, — вполголоса произнес Хэммонд, подойдя ко мне, — ты выкурил слишком много опиума.

— Клянусь тебе, Хэммонд, это не галлюцинация, — возразил я столь же тихо. — Разве ты не видишь, как у меня все тело сотрясается от его рывков! Если не веришь, убедись сам. Потрогай.

Хэммонд шагнул вперед и протянул руку к месту, которое я указал. Он издал дикий крик, полный ужаса. Он тоже ощутил его!

Через мгновение Хэммонд нашел где-то в моей комнате длинную веревку, а еще через мгновение уже обматывал и обвязывал ею невидимку, которого я держал в своих руках.

— Гарри, — произнес он хриплым, возбужденным голосом: хоть он и сохранял присутствие духа, но был глубоко взволнован. — Гарри, теперь все в порядке. — Отпусти его, дружище, если устал. Тварь не может двигаться.

Я был совершенно измучен и с удовольствием ослабил хватку.

Хэммонд стоял, держа в руке концы веревки, которой был связан невидимка, в то время как перед собой он видел лишь спутанную веревку, самостоятельно державшуюся в воздухе. Она туго стягивала вокруг себя пустое пространство. Я никогда не видел человека, охваченного таким благоговейным страхом. Тем не менее его лицо выражало все мужество и решимость, какими он только обладал. Его губы, хоть и побелевшие, были твердо сжаты, и даже на первый взгляд было ясно, что он, хоть и испуган, но не обескуражен.

Замешательство, смятение и ужас, распространившееся среди жильцов дома, которые стали свидетелями необычной сцены между Хэммондом и мною, наблюдавшими всю пантомиму связывания вырывавшегося невидимки, следившими за тем, как я чуть с ног не падаю от изнеможения, когда моя задача тюремщика была выполнена, — не поддаются описанию! Слабонервные сбежали. Немногие оставшиеся сбились в кучу около двери; их нельзя было заставить приблизиться к Хэммонду и его пленнику. Все же сквозь их ужас пробивалось недоверие. Им не хватало мужества, чтобы удовлетворить свое любопытство, но они все равно сомневались.