Людвиг Павельчик - Узница

Мальчик ничего не понял. Он испуганно отскочил на шаг и круглыми от ужаса глазами смотрел на ту, что еще вчера была его матерью – нежной, ласковой и любящей. Не она ли игриво взъерошивала его волосы и обещала, что вчетвером жизнь их семьи станет еще веселее, еще радостнее? Не она ли рассказывала ему третьего дня сказку о злой колдунье и поедаемых ею детишках? О, мой Бог, не превратилась ли она сама в такую ведьму и не сожрет ли сейчас своего беспомощного Липку, который ни в чем не виноват? Губы ребенка затряслись и он, выскочив за дверь и бросившись на пол, зарыдал.

Подскочившая соседка, коих набилось, казалось, полный дом, поспешила увести мальчика в его комнату и втиснуть меж дробно стучащих его зубов ложку какого-то снадобья, должно быть, очень противного. Однако Липка не ощутил его вкуса; все мысли его были заняты матерью, точнее, тем существом, в которое его мать превратилась. Что означали ее злые слова о том, что он, Липка, виновен в смерти ее ребенка? Почему ему ничего не известно об обстоятельствах его появления на свет?

Немного успокоившись, мальчик решил непременно выяснить интересующий его вопрос и, удостоверившись через приоткрытую дверь, что обезумевшая мать не рыщет по коридору, отправился вниз, в гостиную, где надеялся застать отца и получить от него необходимые объяснения.

Однако отца не оказалось ни в гостиной, ни вообще в доме. Какая-то тетка, с остервенением моющая в кухне пол, сообщила парнишке, что матери стало совсем плохо и отец повез ее в город, в лечебницу. Позже Липка узнал, что лечебница эта была домом умалишенных и болезнь матери, из-за которой папа был вынужден поместить ее туда, называлась "послеродовым психозом" – странным, ничего ему не говорящим термином.

Лишь через два месяца мать вернулась домой; врач сказал, что кризис миновал и теперь все будет по-прежнему. Однако чуткую душу ребенка не обманешь, – Липке было ясно, что той матери, которую он знал, больше не будет. Женщина, что отец привез из лечебницы, была совсем чужой – угрюмой, неласковой и замкнутой. Поначалу мальчик еще пытался с ней общаться и ему даже казалось, что все еще можно исправить, но однажды, за обедом, он наткнулся на взгляд матери, направленный на него, и ему стало страшно: это был все тот же полный ненависти и злобы взгляд, который он уже имел несчастье видеть в день мертворождения братишки; если она станет и дальше так на него смотреть, то он, пожалуй, сам сойдет с ума…

Но реальность оказалась еще страшнее. Мать не мылась, не причесывалась и не занималась домашними делами, она целыми днями скрывалась в своей спальне и выходила оттуда только для того, чтобы поесть, в доме повисла мрачная атмосфера и самый воздух, казалась, был напоен духом ее всеразрушающей болезни. Радость и благополучие навсегда покинули их жилище, и даже соседи, добрые отношения с которыми складывались годами, стали избегать общения с ними. Сад, за играми в котором Липка пережил когда-то самые чудесные мгновения своей жизни, пришел в запустение, кухарка покинула семью не объясняя причин, и родственники перестали навещать их, ссылаясь на занятость, а после и вовсе ни на что не ссылаясь. Одна лишь Стефка, двоюродная сестра матери, приходила в дом, приносила готовую еду да мало-мальски прибиралась раз в неделю – ей было жаль мальчика. Но все это было бы еще полбеды, если бы не…

Однажды ночью, через несколько недель после возвращения матери из дома скорби, Липка вдруг проснулся. Сначала он не мог понять, что разбудило его, но спустя какое-то время услышал скрип половиц из коридора, по которым крадучись кто-то шел. Мальчик напрягся и прислушался; ему еще никогда в жизни не приходилось испытывать ночных страхов, поэтому мысль о возможной опасности сначала не пришла ему в голову и он просто гадал, кто же это мог ходить по дому ночью?

Шаги замерли возле двери его комнаты и секундой позже он увидел, как кованая ручка опустилась и дверь с легким скрипом начала открываться. Тогда Липка впервые почувствовал, как капля пота юркнула вниз по его телу, а к горлу подкатил комок. Он сглотнул и продолжал не шевелясь смотреть на дверь, не зная что и думать.

В слабом свете луны мальчик различил фигуру матери, которая и впрямь выглядела, как ведьма: копна неухоженных, торчащих во все стороны волос, разорванное, грязное рубище на голом теле с торчащими из него длинными, жилистыми руками-корягами, широко раскрытые, блещущие безумием и яростью глаза и длинные, обнаженные в оскале зубы, с которых, как показалось пораженному ужасом Липке, капала слюна.

Вытянув вперед руки с начинающими загибаться ногтями, мать приближалась к теряющему сознание от страха ребенку. Когда до кровати осталась лишь пара шагов, она вдруг приглушенно зарычала и бросилась на беззащитное тельце. Зажав Липкин рот одной рукой, второй она начала наносить беспорядочные удары, боль от которых была хоть и острой, но все же не такой, как дикий страх, овладевший мальчонкой. Мать, которая, казалось бы, должна защищать и оберегать свое дитя, подобно лебедице, превратилась вдруг в монстра, терзающего его тело и душу.

Насытившись мучениями сына, безумная женщина прекратила издевательства и, оставив Липку в полубессознательном состоянии, выскользнула из комнаты. До слуха мальчика еще некоторое время доносилось ее неразборчивое бормотание и шаркающий звук ее шагов, затем где-то глухо стукнула дверь, и все стихло. Ни жив, ни мертв лежал Липка, не смыкая глаз, и о том, что наступило утро, догадался лишь по донесшимся с улицы голосам отправляющихся на ранние работы крестьян. Улыбка взошедшего часом позже солнца показалась ему издевательством: как может оно светить так ярко и побуждать к пению неразумных птиц, когда в мире происходит такое? Кому нужна теплота его лучей и солнечные зайчики на стенах, если глаз заплыл, горящие ссадины на коже причиняют непередаваемые муки, а в носу все еще стоит ужасная вонь, источаемая телом и одеждой мучительницы? Подумать только!- каких-то пару месяцев назад он бежал к этой женщине со своими маленькими бедами, ища у нее утешения и поддержки, а сейчас она сама стала для него самой большой бедой…

Днем Липка все ходил вокруг мрачного, необщительного отца, не зная, как рассказать ему обо всем. С того рокового дня, когда младенец погиб, а мать угодила в лечебницу, отец замкнулся в себе и, казалось, совсем перестал замечать сына. Его не интересовало, чем тот занят и все ли у него в порядке, накормлен ли он и здоров ли… Быть может, сраженный невзгодами отец и вовсе забыл о его существовании?

Не найдя нужных слов, мальчик так и не осмелился обратиться к родителю и поведать ему о произошедшем. Мать к обеду не вышла, а отец, нехотя поковыряв вилкой в тарелке с едой, не попрощавшись вышел. Промаявшись остаток дня, Липка так и отправился спать, никому ничего не сказав. На ночь он со всей мыслимой тщательностью забаррикадировался в своей спальни, и верный конь-качалка, приткнутый к двери, должен был помочь ему защититься от изверга-матери.