Максим Маскаль - Пазл

«Умер. Он умер», – стучало в мозгу, как отбойным молотком. На негнущихся ногах Рома прошел на кухню, пытаясь собраться с мыслями. Так, все нормально, надо держать себя в руках. Взгляд наткнулся на плошку с борщом и приготовленные бутерброды. Внезапно он почувствовал огромное желание выпить и, открыв холодильник, достал стоявшую слева на полочке наполовину опорожненную бутылку «Русского стандарта», машинально вспоминая, что она стоит тут с 9 Мая. Дед пил, как говорится, только по праздникам (если только Рома не соглашался вместе поужинать с ним – тогда тоже с удовольствием опрокидывал рюмочку, но не более), и стояла бы тут бутылка до Нового года, если бы… если бы…

Он плеснул водки в стакан и залпом опрокинул в себя ледяную жидкость. Поперхнулся, проглатывая попавший в рот сахар, и сел за стол. Снова запищал мобильник, но он не обратил на него внимания.

Итак, что теперь делать? Набирать 02? Позвонить матери в Испанию? Вот это будет для нее ударом!

Странно, но водка подействовала почти мгновенно. Страх моментально улетучился, кружащиеся нестройным хороводом мысли выровнялись, как шеренга дисциплинированных солдат, и Рома стал размышлять. Чем больше он думал, тем больше ему казалось неразумным кому-либо сообщать о крайне неприятном событии. Во всяком случае, именно сейчас. Потому что причина плавала на самой поверхности.

День рождения. ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ.

ЕГО ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ. Эти буквы пульсировали перед глазами, как неоновая вывеска в безлунную ночь.

Черт, все упиралось в это. Если сейчас сообщить о смерти деда, то «похоронный» маховик раскрутится так, что про дачу можно забыть. Деда увезут в морг. Мать, конечно же, тут же вылетит в Россию. Придется звонить в военкомат, выяснять насчет похорон и других нудных формальностей. Потом звонить всем родственникам. Готовить костюм, точнее, форму – дед ведь военный…

Был военным, поправил он себя. Боже, какой геморрой! И почему это произошло именно за пять минут до его отъезда на дачу?!

Рома чуть ли не с отвращением посмотрел в коридор, на темную ссутулившуюся фигуру, застывшую в кресле.

Так, еще раз. Если он пойдет по этому пути, все его труды по организации собственного дня рождения пойдут к чертям. Не переносить же его на следующую неделю? Что же делать?

«Ты можешь оставить все как есть, – тихо промурлыкал в его голове голос. – Приедешь пораньше в понедельник и сообщишь…»

Рома вздрогнул. Эта мысль материализовалась в его сознании совершенно спокойно и ненавязчиво, будто даже не претендуя на воплощение в жизнь, но на душе сразу почему-то стало комфортней. Три дня. Всего каких-то жалких три дня, за это время тело не успеет сильно… ммм… испортиться.

– Ничего страшного в этом нет, – сказал он сам себе, удивившись, как уверенно звучал его голос. – Вот так. Я любил деда. И сделаю для него все, что в моих силах. Но… чуть позже. За три дня ничего не изменится. Даже за два с половиной. Он… все равно умер!

Стараясь не смотреть в сторону сгорбившегося тела на кресле, Рома быстро прошел в комнату и выдернул из розетки телефонный шнур. Если что, он ничего не знает, может, дед случайно задел. Мать, конечно же, встревожится, почему в квартире никто не берет трубку, и позвонит ему на сотовый, но он скажет, что оставил деду поесть, а телефон у них часто барахлит… Главное, чтобы она ничего не заподозрила.

Он обулся, открыл дверь и замер на месте.

– Ой, Ромочка, здравствуй! – радостно защебетала Анна Семеновна, стоявшая у порога. В руках у нее была упаковка с печеньем. – А я вот Андрея Степановича проведать пришла! Разрешишь? – И она бочком, по-утиному, принялась протискиваться в квартиру.

Остолбеневший Рома быстро сориентировался и решительно загородил проход:

– Анна Семеновна, спасибо, давайте в другой раз. Он спит сейчас, неважно себя чувствует.

– Что-то случилось? – Лицо старушки стало испуганным.

– Нет, пустяки, просто будить не хочу. Давайте ваше печенье, я ему передам.

– Нет, я лучше попозже зайду. Ты ведь будешь дома?

Рома неопределенно кивнул и стал закрывать дверь, матеря про себя назойливую старуху. Как же не вовремя она приперлась сюда со своим печеньем!

Из прохладного подъезда он выскочил в жаркий душный двор. Мелькнула припозднившаяся мысль, что следовало закрыть окна, ну да ладно, на них все равно сетки, а за выходные запах не успеет появиться. Во всяком случае, ему очень хотелось в это верить.

Жанна сидела в машине и курила с каменным выражением лица. Судя по набитой пепельнице, за те полчаса, пока Рома был в квартире, она уничтожила больше половины пачки.

– Ну и? – не глядя на него, процедила она сквозь зубы, и Роме вдруг с неудержимой силой захотелось схватить эту развалившуюся в его машине девицу и трясти до тех пор, пока с нее не осыплется вся косметика вместе с накладными ресницами.

– Что «и»? – глухо спросил он, включив зажигание. Двигатель мерно заурчал.

– Что ты там делал? – визгливо спросила Жанна, нервно запихивая окурок в пепельницу. При этом она запачкала указательный палец, и на ее лице появилась брезгливая гримаса.

– Не твое дело! – холодно ответил Рома, резко трогаясь с места.

Голова Жанны по инерции дернулась назад, глаза округлились; она хотела набрать в легкие побольше воздуха и разразиться какой-нибудь обвинительной тирадой, но что-то во взгляде Ромы ей показалось таким ненормально-чужим, что она прикусила язык и стала судорожными движениями поправлять прическу.

Какое-то время они ехали молча, Жанна продолжала дуться на Рому, но, видя, что он и не думает первым идти на примирение, не выдержала:

– Что все-таки случилось?

– Голова разболелась, – нехотя соврал Рома, не отводя глаз от дороги. На МКАД, как всегда в это время, образовались чудовищные пробки.

– Мм… голова, – протянула Жанна. На ее лице заиграла неуверенная улыбка: – Потерпи, мышонок, скоро приедем, и тогда я сниму твою нестерпимую боль.

Рома пропустил изысканную, совсем не характерную для Жанны фразу мимо ушей. Зверек, неприятно скребущийся в груди, снова дал о себе знать. Что это, отголоски совести? Или просто водка перестала действовать? Кстати, о водке. Только сейчас он понял, что поступил опрометчиво, хлопнув тогда на кухне стакан, ведь впереди пост ДПС, и не один, а эти ребята с полосатыми палочками, выскакивающие из-за кустов и кричащие взахлеб: «Касса свободна!» – вряд ли станут разбираться, по какому поводу Рома устроил поминки. Но, чему быть, того, как известно, не миновать.

Он спросил у Жанны, есть ли у нее жевательная резинка, и она молча протянула ему нераспечатанную упаковку «Орбита». Рома меланхолично жевал резинку, чувствуя, как рот наполняется мятой, и вспоминая еще об одной смерти, случившейся в их доме меньше года назад. О ней ему поведала, разумеется, Анна Семеновна. Смерть была страшной и нелепой одновременно, и Рома даже не сразу поверил, что подобное вообще возможно.