Елена Усачева - Игры бессмертных (сборник)

– Митя, сейчас договоришься, – одернула его Нелли Олеговна, и стекла очков ее теперь уже грустно блеснули. – Иванов, Петров, Сидоров… – Она не договорила.

Игорь сдернул свою сумку со спинки стула, и голова его снова невольно повернулась к Алисе. На тетрадном листке четко и очень красиво крупными буквами было выведено: «В моей смерти…»

Ярость хлопком взорвалась в голове. Если она такая дура, он в этом не виноват. Никто же не знал, что она малахольная. Ей слово, а она сразу в русалки записываться.

– Делать больше нечего? – быстро зашептал он, склоняясь над одноклассницей. Одну руку как бы невзначай положил на ее стул, а другую опустил на тетрадь. Ладонью на страницу. – Опять на тот свет захотела?

– На тот? – Алиса перевела на него свой чистый, ясный, словно промытый перекисью водорода взгляд.

– Несчастную из себя строишь? – шипел Игорь ей в лицо.

Ганина вдруг улыбнулась. Это было неправильно. Она должна убиваться, должна умолять. Но ни в коем случае не должно быть этой улыбки.

– Дура! – выдохнул Лавренев, сминая тетрадный лист. Страница легко оторвалась. И он пошел по проходу, засовывая бумажный комок в карман.

– Узнаю, чьи шутки… – зло бурчал он потом, ожидая вместе со всеми в очереди, – заставлю кровь до конца жизни сдавать.

Девчонки испуганно перешептывались. Васильев в задумчивости гладил живот.

– Неужели я ошибся? – бурчал он себе под нос. – Точно помню, компот был. И по вкусу… Надо же так обознаться.

– У тебя компот, что ли, из клюквы был? – равнодушно тянул Пращицкий. Шутить ему уже надоело.

– Почему из клюквы? – Васильев достойно держал на своем лице удивление. – Из яблок, с черносливом.

– Цвет-то должен был быть красным, если спутал с кровью, – хихикнул Митя, разваливаясь на лавке.

– Действительно, и цвет другой был… – тянул свое на одной ноте Васильев, заставляя сидящих рядом парней сгибаться от смеха в три погибели. – С чего я взял, что кровь?

Игорь затылком чувствовал, что Ганина стоит рядом. Не смотрит. Просто стоит. Отдельно от всех. Вцепившись своим маленьким кулачком в лямку сумки. Голова наклонена, волосы занавешивают лицо.

Черт! Первый день из больницы, а уже сил никаких рядом с ней стоять. И он пошел к толпе девчонок, демонстративно приобнял Катю Сахарову, стал болтать полную ерунду, рассказывать бородатые анекдоты, но девчонки, польщенные вниманием красавца, не прогоняли, хихикая.

Медсестра им теперь досталась обстоятельная, полная пожилая женщина с мягкими руками. Она добродушно пыхтела, принимая в свою ладонь тонкие юношеские пальцы, осторожно колола, с сомнением глядела на выступавшие красные бисеринки, не спеша набирала полую трубочку, волшебным образом заставляя кровавые пунктиры подниматься вверх.

На улицу вывалили все вместе, решили сходить за мороженым, раз выдалась такая вольница. Игорь специально терся среди девчонок, с сочувствием дул на посиневший палец Иры Синявиной – у нее всегда были холодные руки, кровь из пальца почти не шла, и добродушная толстуха вдоволь намяла ее, прежде чем добилась хоть какого-то результата.

– Болит, – жаловалась Ира, и Лавренев с удовольствием склонялся к тонкой ледяной руке, пытаясь изобразить из себя мартеновскую печь. Про Алису он вспомнил, только когда шли обратно. Она шагала в стороне от остальных, четко ставя ногу по краю тротуара, словно акробат на проволоке.

В классе их уже ждал запыленный милиционер, плотный дядька с усами и с черной папкой в руках. Он время от времени почесывал свой невысокий лоб, постоянно приподнимал фуражку, словно решал какую-то непосильную для себя задачу.

– Ну, что у нас тут? – озабоченно поинтересовался он, словно весь урок класс провел не около метро с рядом киосков, торгующих мороженым, а выполнял секретное задание по выслеживанию шпионов. – Кто последний, не помните? – не столько спросил, сколько подтвердил он. – Потом все вернулись в класс. Никто в коридор не отпрашивался?

Его тон был настолько неправдоподобно неделовым, словно милиционер не происшествие распутывал, а рецепт борща уточнял. Даже Пращицкий отказался от комментариев.

Милиционер вяло заполнял протокол. Затренькал мобильный. Нелли Олеговна подняла голову, грозно глянула на подопечных.

– Кто это решил расстаться с телефоном? – Голос ее шел по нарастающей, как эхо обвала в горах.

– Извините, – буркнул милиционер и, тяжело сопя, полез в карман. – Да-да. Слушаю. Где? Через полчаса буду. Да. В школе. Ну, сейчас схожу, выясню. – Страж порядка с каким-то удивлением глянул на гаснущий экран трубки. – Что-то сегодня частят… – проворчал он. – Ну ладно. Если что-то узнаете… – Он протянул бумагу учительнице. – Подпишите, пожалуйста. – И неожиданно с отеческой мягкостью добавил: – Хорошие ребята у вас.

Но стоило за ним закрыться двери, класс взорвался. «Хорошие ребята» отыгрались за пятнадцать минут тишины вовсю. Нелли Олеговна молча смотрела в окно. Можно было даже не пробовать начать новую тему.

К концу дня Лавренева отпустило. Он забыл про Алиску. Насыщенный событиями день стер из памяти все ненужное. И вдруг посреди коридора его настиг голос: «Ты должен извиниться!»

Игорь крутанулся, не понимая, кто ему это мог сказать.

Перемена гомонила, переливалась, разбиваясь о стенки коридора радужными волнами лиц, причесок, кофт, свитеров и курток. Ничей голос особенно не выделялся. Так, стоял общий гул.

Ну вот, теперь ему мерещится всякое начало! Он пробежал по этажу, с грохотом скатился по лестнице. Третий этаж. Звенит звонок. Биология. Направо, темный закуток, дверь.

Он успел заметить. Две темные фигуры. Одна держит другую за опущенную руку. Вторая стоит, безвольно опустив голову. И уже сорвались, и уже стоят около двери. Черные волосы Ганиной отливают плавленым металлом.

– Подойдешь близко ко мне, прибью, – прошептал Игорь в склоненную макушку и, оттолкнув обеих девчонок (второй оказалась Ира Синявина; что они здесь делали вдвоем? Колдовали?), первым шагнул в класс.

Дальше время потекло стремительно. Съездил в бассейн на тренировку, потом курсы – он будет адвокатом, даже тени сомнения не допускает. И только палец, два раза за сегодня уколотый, болел. Может, за бортик в бассейне задел? Или хлорированная вода в бассейне ранку разъела? Долго рассматривал розовую подушечку с ровными линиями морщинок. Две синие точки. Вроде ничего. Но болит. Пытался мять – упирался в кость. Чему там болеть?

– Мать, кто звонил? – крикнул он, переступив порог квартиры. Бросил сумку. Настроение испортилось. Хотя бы эта Алиска еще месяц в больнице пролежала. Все бы забылось.

– Игорек, – выплыла из своей комнаты мать, – я винегрет сделала, проходи на кухню.