Ганс Эверс - Пражский студент

— Держу пари за Кребса! — крикнул Руперт. — Десять бутылок пльзенского за Кребса!

— Держу пари за Балдуина! — отозвался Даль.

Бойцы вступили в круг. Оба в высоких сапогах и кожаных брюках. Выше пояса — только рубашки. Ни бандажей, ни нагрудников; лишь толстая перчатка на правой руке, сжимающей оружие, и узкая кожаная повязка на шее, которая прикрывает сонную артерию. Они сошлись на середине, скрестили в приветствии клинки, острые как иглы.

Бой начался.

Первым атаковал Кребс, он нанес мощный рубящий удар, едва не пробив защиту противника, с ловкостью, какую трудно было ждать от подобного медведя. Балдуин отбил атаку, ответил легким ударом, который «вандал» отразил гардой. И снова вперед ринулся Кребс, удар следовал за ударом. Зрители оценили его тактику: неутомимый силач хотел измотать Балдуина. Но вот клинки перехлестнулись — и Балдуин неуловимым движением рванул шпагу на себя, обезоружив грозного великана. Клинок сверкнул высоко в воздухе, перевернулся и зазвенел на полу. Секундант подхватил его, обтер комком ваты с карболкой и протянул Кребсу. Балдуин ждал, положив руку на плечо подбежавшего фукса.

Судья начал новый раунд. И снова напал Кребс, пытаясь на сей раз достать противника в выпаде. Но когда он выпрямлялся после броска «стрелой», Балдуин опять выбил у него шпагу. Студенты смеялись, но отошли подальше — не очень-то приятно получить случайный удар клинком.

Третий раунд, четвертый, пятый... «Вандал» дрался с нарастающим ожесточением, удары и уколы сыпались все быстрее. Но зоркий глаз Балдуина улавливал намерения противника, и он, на долю секунды всякий раз опережал Кребса, успевая выставить защиту. Пару раз он достал Кребса клинком, но легонько, играючи; на лбу и на руке «вандала» показались лишь капельки крови.

Перед шестой схваткой Кребс взял новое оружие, яростно взмахнул им как хлыстом. Губы его были стиснуты, лицо искажено гневом.

— Еще десять пльзенского за Кребса! — вскричал Руперт. — Смотри, сейчас он прыгнет «стрелой»!

Но Даль не принял нового пари.

Позади них стояла Лидушка. Не было сомнений, на чьей стороне ее симпатия. Ее губы быстро шевелились в безмолвной молитве, пальцы сжимали маленький серебряный крестик, который она горячо целовала.

И вновь — знакомая команда:

— Скрестить клинки! Готовы? Давай!

«Вандал» сразу сделал мощный выпад, на отходе коротко черкнул клинком, едва не задев шею и царапнув щеку противника.

Тогда Балдуин сделал финт — «клевок» в пол — так что на мгновение раскрылся полностью... Но эта отчаянная дерзость ошеломила Кребса, и он не успел с ответным ударом. Шпага Балдуина взлетела вверх, он в коротком выпаде рубанул тыльной частью клинка по концу шпаги Кребса и вышиб ее из руки в третий раз — под ликующий рев корпорантов. Шпага перекувыркнулась в воздухе и вонзилась острием в пивную бочку на столике ресторанного служителя. Смех и крики толпы заглушили голос судьи. А он, обменявшись парой фраз с секундантами, остановил бой, объявив победителя. Двое фуксов подхватили Балдуина на плечи, ликуя, понесли его кругом по залу; за ними гурьбой двинулись студенты в разноцветных шапках. И громко грянула из десятков молодых глоток песня:

Приветствуй князя дураков,Он выбран господином!Дорогу худшему бойцу,Что будет старшим сыном!Стрелки набили гору птиц,Стреляли лучше бы в лисиц,Но стой, ты слышишь трубный звук:Спеши вступить в потешный круг!Трубит труба и грозный рогПрославит князя дураков!

Тем временем два бурша выдернули шпагу Кребса из бочки, украсили ее цветами и с издевательски вежливыми поклонами вручили побежденному. Тот гневно швырнул шпагу на пол и наступил на нее ногой. Но потом его обычно добродушная бульдожья физиономия расплылась в широкой ухмылке; он, видимо, понял, что умнее сделать хорошую мину при плохой игре. Верзила быстро подхватил со стола полную кружку, пробился через толпу к Балдуину и гаркнул:

— Молодец! Да здравствует Балдуин, первая шпага Праги!

Потом одним духом осушил кружку за здоровье своего победителя.

Все подхватили его поздравление, все закричали:

— Да здравствует Балдуин, первая шпага Праги!

А Балдуин спрыгнул со своего почетного трона, взял руку Кребса и крепко пожал ее:

— Спасибо за бой, Кребс. Ты такой бурш, что лучше нет в нашей Alma mater!

И оба бойца, которые несколько минут назад готовы были заколоть друг друга, крепко обнялись и сердечно поцеловались. Даль тихонько замурлыкал:

Ах, что была за радость,Когда их Бог создал:Был каждый — шелк да бархат,Когда б не запивал!И круг подхватил, громко и весело:У нас такие братья –Что есть — то все пропьют,И сапоги, и платье –Босые в рай пойдут!

Зал медленно опустел, студенты выходили в сад, усаживались у столиков под липами. Балдуин не пошел с товарищами. Он сидел перед окном и глядел на дорогу. На лице его опять возникло выражение печальной отрешенности. Низко надвинув на лоб шапку с широким козырьком, студент прихлебывал пиво из стакана и угрюмо таращился в окно.

Лидушка, цветочница, подошла к нему со своей корзиной и протянула ему букет.

— Возьми же! — попросила она. — В благодарность за то, что ты меня защитил!

Ее блестящие черные глаза недвусмысленно говорили: «А если хочешь — возьми меня!»

Студент, конечно, понял этот безгласный призыв, но только презрительно приподнял угол рта, отстраняя девушку взглядом. Ни слова он не ответил хорошенькой цыганке, и небрежным движением руки отослал ее прочь. Она отошла, словно побитая собачонка, проскользнула между столиками студентов, в то время как Балдуин нежно гладил своего черного пуделя, вскочившего на стоявший рядом свободный стул.

— Чего же не хватает нашему Балдуину? — спросил у цыганки Заврел.

Та пожала плечами:

— Я не знаю... — и слезы покатились из ее черных глаз.

Руперт предположил:

— Ну да, чего ему может не хватать? Денег, наверное!

Огромный Кребс громко захохотал, забренчал на своей лютне и спел куплет:

Он шел, пришел он в город муз,И все пел: Валлери-валлера,И пил за тостом тост: виват,О, Академия!Хор включился сразу:И пил за тостом тост: виват,О, Академия!Вандал продолжил:Принес дукатов кошелек –Ох, карты да бокал!Теперь бы геллер где сыскал,О, Академия!

— Теперь бы геллер где сыскал — о, Академия! — гремел застольный круг, смеясь над угрюмо раздумывающим о чем-то Балдуином.