Гильермо Торо - Штамм 3. Вечная ночь

Долгосрочные последствия были еще впереди. Вопросы о рождаемости, генетических мутациях, и увеличении канцерогенеза некоторое время будут без ответа. Но эти очень реальные проблемы меркли в текущей ситуации: два года после ядерной катастрофы и захват мир вампирами, эти ужасы были безотлагательны.

Звенящая сирена стихла. Эти системы оповещения, предназначенные для отпугивания злоумышленников и привлечения помощи, по прежнему срабатывали время от времени - хотя гораздо реже, чем в первые месяцы, когда сигнализации вопили постоянно, настойчиво, как предсмертные крики умирающей расы. Ещё один знак угасания цивилизации.

В отсутствии сигнализации, Эф слушал вторженцев. Через окна, поднимаясь из сырых подвалов, спускаясь с пыльных чердаков - вампиры пролезали через каждую щель, и нигде не было безопасно. Даже в те несколько часов каждодневного солнечного света, тусклого, сумеречного света, когда убежище окрашивалось в болезненный янтарный оттенок - все равно было много опасностей. Дневной свет был временем человеческого комендантского часа. Лучшее время для Эфа и других, чтобы перемещаться - избегая прямых стычек со стригоями - было также одним из самых опасных, из-за слежки и из-за пытливых глаз людей, желающих улучшить свою участь.

Эф прислонился лбом к окну. Прохлада стекла была такой приятной по сравнению с разгоряченной кожей и пульсацией внутри его черепа.

Знание было самым худшим. Осознание безумия не делает человека менее безумным. Осознание утопления не делает человека менее тонущим, а только отягощает паникой. Боязнь будущего и память о лучшем, ярком прошлом, были таким же источником страданий Эфа, как и сама вампирская чума.

Ему нужна еда, нужен протеин. В этом доме нихрена, он вычистил здесь весь запас пищи и алкоголя, много месяцев назад. Даже нашел в шкафу Мэтта секретный запас Баттерфингеров.[3] Эф отошел от окна, повернувшись к комнате и кухне за ней. Он пытался вспомнить, как сюда попал и почему. Он увидел следы отметин на стене где, используя кухонный нож, “отпустил” бойфренда своей бывшей жены, обезглавив свеже-обращенную тварь. Это было в первые дни бойни, когда убийства вампиров пугали почти так же, как и понимание возможности стать одним из них. Даже тогда, когда рассматриваемым вампиром был бойфренд его бывшей жены, мужчина готовый занять место Эфа, место самой важной мужской фигуры в жизни Зака.

Но этот рвотный рефлекс человеческой морали уже давно пропал. Это был другой мир, и доктор Эфраим Гудуэдер, когда-то выдающийся эпидемиолог из Центра по контролю и профилактике заболеваний, стал другим человеком. Вирус вампиризма поселился в человеческой расе.Чума ввергла цивилизацию в невообразимую злобу и насилие. Повстанцы - полные волей, мощные и сильные - в большинстве были истреблены или обращены, стали кроткими, сломлеными, и в ужасе исполняли волю Владыки.

Эф вернулся к своей оружейной сумке. Из узкого кармана на молнии предназначенного под перчатки для биты или под напульсники, он вытащил свой помятый Молскиновский[4] блокнот. В эти дни он не мог ничего запомнить, если не записывал в своем драном дневнике. Все было там, от запредельного до банального. Все должно быть записано. Это было для него обязательным. Этот дневник был по существу длинным письмом его сыну, Заку. Здесь была запись о поисках его единственного мальчика. Пометки наблюдений и теории, связанные с вампирской угрозой. И просто записки ученого о данных и явлениях.

В то же время, это было также полезным упражнением для сохранения некого подобия здравомыслия.

Его почерк стал настолько неразборчив на протяжении последних двух лет, что он едва мог читать свои записи. Он писал дату каждый день, потому что это был единственный надежный способ отслеживания времени без настоящего календаря. Не то чтобы это было так важно - за исключением сегодня.

Он записал дату, а затем его сердце стукнуло дважды. Конечно. Вот оно. Вот почему он вернулся сюда еще раз.

Сегодня был тринадцатый день рождения Зака.

ВЫ МОЖЕТЕ РАССТАТЬСЯ С ЖИЗНЬЮ ЗА ЭТОЙ ЧЕРТОЙ предупредил знак прикрепленный к двери наверху, написанный Мэджик Маркером, с рисунком из надгробий, скелетов и крестов. Он был нарисован детской рукой, нарисован когда Заку было семь или восемь. Спальня Зака осталась практически неизменной с тех пор как он был здесь последний раз, так же, как спальни пропавших детей во всем мире, символ остановившегося времени в сердцах их родителей.

Эф продолжал возвращаться в эту спальню как водолаз снова и снова возвращающийся к затонувшим обломкам корабля. Тайный музей; мирок, сохранившийся в первозданном виде. Окно в прошлое.

Он сел на кровать, чувствуя знакомую отдачу матраса, слыша успокаивающий скрип. Всё в этой комнате прошло через него, всё чего касался в жизни его мальчик, всё чем он пользовался. Теперь Эф курировал эту комнату; он знал каждую игрушку, каждую фигурку, каждую монетку и обувной шнурок, каждую футболку и книжку. Он отклонил намерение упиваться горем. Люди не ходят в церковь, или синагогу, или мечеть чтобы стенать; регулярное посещение этих мест - это жест веры. Теперь храмом стала спальня Зака. Здесь, в одиночестве, Эф чувствовал покой и укрепление внутренней решимости.

Зак был жив.

Это не был самообман. Это не слепая надежда.

Эф знал что Зак был жив и что его его мальчик ещё не был обращен.

В прошлом - когда мир ещё “нормально работал” - у родителей пропавшего ребенка была возможность куда обратиться. У них было утешение полицейского расследования и знание, что сотни, если не тысячи людей, солидарных и сочувствующих их положению, активно помогают в поисках.

Это похищение произошло в мире, без полиции, без людских законов. И Эф знал, что за существо похитило Зака. Существо, когда-то бывшее его мамой - да. Она совершила похищение. Но ее принудила к этому личность покрупнее.

Король вампиров, Владыка.

Но Эф не знал почему схватили Зака. Чтобы причинить боль Эфу, конечно. И чтобы удовлетворить его не-мертвую мать, вернуть “Её Дорогого”, так любимого ей в жизни. Коварная эпидемиология распространения вируса в вампирском извращении человеческой любви. Обращая их в дружков-стригоев, запирая их с собой навечно, чтобы сущесвовать за пределами испытаний и невзгод человеческого быта, переходя только на первичные потребности, такие как кормление, распространение, выживание.