Марина Андреева - Твоя чужая жизнь

— Ты разве не поняла, кто её папаша? Как бы отвязаться от неё без последствий. Но если ты такая смелая и жадная, сходи к нему и всё выскажи. Поиграй на совести, может, что и выгорит. Лишнее финансирование не помешает.

— Вот и пойду!

«Что происходит?» — попытался спросить Коля, но не произнёс и звука.

«Уйдиииии…» — вновь взвизгнул голосок внутри головы.

«Бред…» — резюмировал парень, решив не развивать прогрессирующую шизофрению разговорами с непонятными голосами.

«Убирайся! Уйди…»

— Оп… да она же очнулась…

— Следить надо было. А если всё слышала? — резко произнёс мужской голос. — Снотворное ей.

— Что делать с ней будем?

— Думать надо было, прежде чем тащить сюда кого попало! Да ещё и с хвостом! — в интонациях прорезался металл, заставляющий замереть в страхе даже мысли. А следом он уже стал слащаво мягким и зазвучал под самым ухом: — Девочка, ты жи-ить будешь. Слышишь? Слы-ышишь, мы зна-аем. Моли бого-ов за то, что подарил такого папашу. Её место теперь в психушке, а там к пациентам не особо прислушиваются, — последняя фраза прозвучала куда-то в сторону.

— Леонид Витальевич, а если вышло? Как же мы… вот так… — в голосе чувствовалась растерянность.

Лёгкое покалывание в руке.

— Тогда нам и парня хватит, а от этой…

Головокружение и темнота.

— Посмотрите, что она с ним сделала? — решительно произнесла явно немолодая женщина.

В её голосе сквозил страх. Не страх за пациента или кого-то близкого. Страх, граничащий с паникой. Страх на уровне инстинктов самосохранения.

— По сторонам будет смотреть, — довольно сухо, с лёгкой ноткой раздражения отозвался мужчина. — Надеюсь, вы понимаете — огласка мне не нужна. Меня дочь беспокоит.

«Папаааа… папочка… мне страшно… я нечаянно… не хочу… в тюрьму…» — мысленно молила Юля. Всё произошедшее накануне как-то смазалось в памяти. Она по просьбе отца поехала с ним пообедать. Узнала про потенциальную возможность обрести «новую маму». Вернулась домой. Там было одиноко и скучно. Звонок подруге. Улица. Невыносимая, несвойственная концу августа жара. Мотоцикл. Неожиданный приступ слабости и головокружения. И мир вдруг завертелся.

«Где я? Я не могу умереть! У меня сестра, мама… и я… я должен отомстить!» — как будто не снаружи, а внутри головы раздался растерянный мужской голос.

«Не надо мстить… я не… не хотела…» — мысленно произнесла Юля, и прозвучала фраза как-то подавленно, испуганно.

— Наш смертничек в сознание приходит. Это обнадёживает, — женский голос извне.

— Ладно. Я доплачу, пришлёте счет. А как она?

«Я тут!» — пыталась выкрикнуть Юля, но не чувствовала своего тела.

— Уже перевезли из операционной в соседнюю палату, — ответил женский голос извне.

«Как в соседнюю? А кто орёт?» — тот же мужской голос в голове.

«Папочкаааа! Я тут! Я схожу с ума! Помогиии!» — услышав его слова, запаниковала девушка.

Пронизывающая всё тело волна боли заставила забыть обо всём.

— Дайте дополнительную анестезию… и…

Туман.

Моменты осознания окружающего и вновь провалы в небытие. Операционная, врачи, сестры, запахи медикаментов. Вновь тишина. Какой-то мужчина держит за руку и что-то говорит о том, что всё будет хорошо, и на заднем фоне всё тот же срывающийся на крик женский голосок — «папааа!»

«Я брежу…»

«Уйдииии!» — в голоске прорезаются испуганные, истеричные нотки.

«Это ты мой бред, вот и уходи. Докатился, с собственным бредом разговариваю…»

— Личико мы подправили. Сотрясение у неё. Возможны некоторые отклонения в психике… но это, увы, не по нашей части. Рекомендовал бы обратиться к врачу в городе. Нога — ушиб и несущественное повреждение мягких тканей. С ребром сложнее, но если держать её в покое, то вскоре ваша девочка будет как новенькая.

— Мне новенькая не нужна, меня и старенькая устраивала, — в интонациях мужчины слышался металл. — Вообще не понимаю, зачем было увозить её в такую даль! Я, конечно, ничего не имею против вашей клиники и специалистов… но добираться сюда…

— Станислав Витальевич, вы не беспокойтесь, всё будет хорошо. Скоро вы сможете забрать её. Вот, правда, ребёночка…

— Вы о чём?

— Беременна она была. И потеряла… — робко добавил женский голос.

— Ну, это дело наживное. И ведь не заикнулась даже.

«А я-то как? Всё о ней и о ней! Я что, не человек?»

Тишина, лишь медсестра тихонько позвякивает инструментом.

«Ребёнок? Потеряла? Он мне не простииииит!» — истошный визг заполонил всё, заглушил все звуки.

«Не ори! Только голову отпустило немного…» — несколько грубовато, стараясь морально подавить невидимую гостью, подумал Коля.

«А ты вообще уйди!» — взвизгнул голосок в голове.

«Кто бы говорил?»

— Посещение на сегодня окончено. Ей нужен покой.

— Приеду через неделю. Далеко вы забрались. Если что-то изменится, или надо что будет, звоните в любое время суток.

«Да вы что, озверели все? Со мной-то что?» — искренне негодовал молодой человек, но никому не было дела до его мыслей. Никому… кроме этого голоса:

«Вот сам и не ори, коль голову бережёшь…»

«Но я хочу знать…» — растерянно произнёс он, осознавая, что в очередной раз не промолвил и звука, лишь мысли.

«Пора бы понять — нас не слышат!»

«Ты же слышишь?»

«Я да… но вслух ничего сказать не могу…»

«И…»

— Я… — вырвалось наружу.

«Могу!» — ликование накатило волной, придав сил. — «Я могу говорить!»

— Что со мной? — превозмогая накатывающую волнами тянущую боль в районе виска, прошептал Коля и, услышав свой голос, онемел. — Что… что с моим голосом?

— Рано тебе ещё говорить, красавица. Швы разойдутся, не дай бог, потом никаким лазером лицо не подправят.

— Красавица? Обкурились, что ли?

— Успокойся, девочка. Всё хорошо… сейчас укольчик, и уснёшь… тебе отдыхать надо.

Потянулась бесконечная череда бредовых дней. Коля то просыпался, то вновь отключался. Голос свой страшно было слышать — тонкий, девчачий. Руки, ноги зафиксированы. И ощущения странные в организме, да ещё и женский, полный обиды голос в голове спросил:

«Почему ты можешь говорить?»

«Это пищание ты называешь — говорить? Меня, случаем, не кастрировали? Я там ничего не чувствую…»

«Это обычный мой голос», — в интонации невидимой собеседницы послышалась обида. — «Но почему я не могу говорить, а ты можешь?»

«Не знаю. И мне это не нравится».

«…как же мне плохо…» — череда причитаний не прекращалась, и не слышать их было невозможно. Мысленно взвыв, Коля огрызнулся: