Дейкр Стокер - Дракула бессмертен

— Морфий.

На голос проводника, извлекшего из саквояжа коричневую бутылочку, начали оборачиваться пассажиры.

— Иногда мне приходится выписывать его вместо снотворного.

— Будьте добры, покажите вашу лицензию.

Сьюард принялся шарить по карманам. В прошлом месяце была подписана Международная опиумная конвенция,[5] которая запрещала ввоз, продажу, распространение и вывоз морфия лицам, не имеющим медицинской лицензии. На поиски у него ушло столько времени, что к моменту, когда он наконец предъявил лицензию служащему, тот уже явно намеревался дернуть стоп-кран. С хмурой миной изучив лицензию, проводник обратил взгляд стальных глаз на паспорт доктора. Соединенное Королевство первым ввело обязательное наличие фотографий в выездных документах своих граждан. Со дня, когда был сделан этот снимок, Сьюард потерял очень много веса, волосы его сильно поседели, борода неряшливо разрослась. Мужчина в поезде выглядел бледной тенью мужчины на фотокарточке.

— По какому делу едете в Марсель, доктор?

— Меня там ожидает пациент.

— Чем этот пациент болен?

— Он страдает нарциссическим расстройством личности.

— Qu'est-ce que c'esf?[6]

— Психологическая неуравновешенность, которая вынуждает пациента стремиться к хищнической, аутоэротической, антисоциальной и паразитической власти над окружающими. Наряду с…

— Merci. — Проводник оборвал Сьюарда на полуслове и отрывистым движением вернул ему документы вместе с билетом, после чего повернулся к мужчинам за соседним столом: —Billets, s'il vous plaot.

Джек Сьюард со вздохом убрал документы обратно в пиджак и вновь, повинуясь нервной привычке, достал карманные часы. Казалось, неприятная беседа длилась несколько часов, однако на деле миновало лишь еще пять минут. Он опустил окаймленную бахромой шторку, чтобы защитить глаза от солнца, и откинулся на сиденье, обитое бордовым плюшем.

С безграничной любовью, Люси.

Он прижал драгоценные часы к сердцу и закрыл глаза, отдаваясь на волю снов.

Это случилось четверть века назад. Сьюард подставил эти часы под солнечные лучи, чтобы лучше видеть надпись.

— С безграничной любовью, Люси.

И с ним была она. Живая.

— Тебе не нравится, — надулась она.

Он не мог отвести взгляда от ее зеленых глаз, нежных, как майский луг. У Люси была странная причуда: слушая, она заглядывала говорящему в рот, словно хотела попробовать на вкус каждое новое слово, прежде чем оно сорвется с губ. Как же страстно она любила жизнь! Ее улыбка могла бы растопить и самое холодное сердце. В тот весенний день она сидела рядом с ним на садовой скамейке, а он любовался, как дивно ложится солнечный цвет на непокорные пряди ее рыжих волос, танцующих на ветру. Аромат молодой сирени мешался с соленым морским воздухом гавани Уитби. С тех пор, стоило ему почувствовать запах сирени, в памяти всплывал тот прекрасный и печальный день.

— Итак, — начал Сьюард, как следует откашлявшись, чтобы его голос ненароком не дрогнул, — поскольку вы написали здесь «Дорогому другу», а не «Нареченному», мне остается только сделать вывод, что вы решили не принимать мое предложение руки и сердца.

Люси отвела взгляд, и ее глаза увлажнились. Молчание говорило само за себя.

— Я подумала, что будет лучше, если вы услышите это от меня, — проронила она наконец со вздохом. — Я согласилась выйти замуж за Артура.

Джек Сьюард дружил с Артуром с детских лет и любил его как родного брата, и все-таки не мог не завидовать, как легко все тому доставалось. Арт был богат и хорош собой, ему не пришлось изведать в жизни ни тревог, ни борьбы. И никто не разбивал ему сердца.

— Понимаю. — Собственный голос показался Сьюарду каким-то писком.

— Я на самом деле люблю вас, — прошептала Люси, — но…

— …но не так сильно, как любите Артура. — Конечно же, у него не было ни состояния Артура Холмвуда, ни напористости другого ее поклонника, техасца Квинси П. Морриса.

— Простите меня, — продолжил он уже мягче, внезапно испугавшись, что мог ее обидеть, — я забылся.

Люси склонилась поближе и похлопала его по руке, как мог бы это сделать хозяин, ласкающий четвероногого любимца.

— Я всегда буду рядом.

Уже здесь, в настоящем, он беспокойно заворочался во сне. Увидеть бы снова, хоть на миг, отблеск красоты в ее глазах! В ту ужасную ночь в склепе, когда он встретил ее взгляд в последний раз, в них не было ничего, кроме боли и страдания. Воспоминания о криках агонизирующей Люси до сих пор обжигали его рассудок огнем.

Сойдя с поезда, Сьюард пробирался под проливным дождем сквозь белостенный лабиринт марсельских улочек и проклинал свою неудачливость. Разумеется, поискам надо было привести его на Лазурный берег именно в марте — единственном в году дождливом месяце!

Он медленно шагал в сторону от моря, поглядывая на форт Сен-Жан, который возвышался над индиговой гаванью, словно каменный часовой. Потом повернул голову, и перед его взором раскинулся древний прованский город, выросший вокруг поселения, возраст которого измерялся двадцатью шестью столетиями. Следы греческих и римских основателей встречались на каждом шагу в его средневековых, в парижском стиле, arrondissements.[7] Сьюард мысленно посетовал, что прибыл в эту живописную гавань с такими дурными намерениями. Впрочем, недобрые дела уже когда-то творились здесь: в прошлом веке приморский город изрядно пострадал от чумы и пиратов.

Вдруг Сьюард остановился. Прямо перед ним высилась типичная средиземноморская вилла в два этажа, с большими деревянными ставнями и коваными решетками на окнах. Весенняя луна, проглядывавшая сквозь тучи, бросала на традиционно белые стены призрачный свет. Крыша из красной терракотовой черепицы напомнила ему о старинных испанских особняках, которые Сьюарду довелось увидеть в Техасе, когда он гостил у Квинси П. Морриса. Для изящной виллы на Лазурном берегу дом производил странное впечатление — тревожное, даже враждебное. Казалось, всякая жизнь покинула его стены. При мысли, что может быть уже слишком поздно, сердце доктора упало.

Внезапно послышался оглушительный грохот и плеск — по мостовой к нему приближался какой-то экипаж. Сьюард нырнул в виноградник, разбитый напротив дома. На лозах, перепутавшихся мокрой паутиной, не виднелось ни одной виноградинки. Вверх по склону неслась черная карета, отделанная позолотой и запряженная двумя лоснящимися вороными кобылами. Без всякой команды животные остановились. Сьюард поднял взгляд и, к своему удивлению, не увидел кучера. Да как такое возможно?