Танит Ли - Убить мертвых

Спасенную им Сидди, казалось, тоже снедает лихорадочное желание. Когда они очутились в мягкой, слабо светящейся утробе леса, она вдруг повернулась и крепко обняла менестреля. Долгий-долгий поцелуй был холоден и чудесен. Их тела сплелись воедино и отказались расставаться. Если бы страсть взяла свое, они могли бы врасти здесь, как дерево — трепещущее, задыхающееся в вечном экстазе.

Но девушка отстранилась, поддразнивая Миаля, рассмеялась и побежала прочь среди рядов живых колонн. Конечно же, менестрель побежал следом. Тени древесных стволов заслоняли бледный силуэт, так что казалось — Сидди то гаснет, то вспыхивает, как свеча на ветру. А потом она вдруг исчезла.

Начисто позабыв обо всем сверхъестественном, сопровождавшем прошлые явления Сидди, Миаль сломя голову бросился туда, где она только что была, окликая ее по имени. Отчасти разозлившись, а отчасти потому, что знал — этого она и добивается. Она повергает его в отчаяние, заигрывает, дразнит, ускользает. И когда ему станет совсем невмоготу, она покорится.

Он почти тут же нашел ее. В своем стремлении подразнить, покрасоваться и ускользнуть Сидди достигла удивительных успехов.

Там, среди деревьев, было озерцо — черное и мерцающее, как купол ночного неба. Казалось, посмотри наверх — и увидишь округлую брешь там, откуда выскользнул этот осколок.

Луна высвечивала бледный силуэт Сидди — она стояла посреди озерца, и вода маленькими, медлительными водоворотами опутывала ее колени. Казалось, она выросла здесь, в этом озерце — тоненький бледный стебелек с лицом вместо цветка. Ее волосы намокли, потемнели от воды на концах, но она отбросила их с лица за плечи. Ее платье тоже промокло насквозь, стало тонким и просвечивающим, как бумага, так что Миаль ясно видел ее наготу. Рот ее был открыт в усмешке, взгляд — тяжел. Она нетерпеливо манила его, и менестреля обуяло такое же нетерпение. Однако он решился не сразу. Все в нем стремилось к ней, но блеск воды смущал его — она казалась такой холодной, такой невероятно неподвижной, хотя Сидди отжимала волосы и слегка переступала с ноги на ногу.

— Здесь? — спросил он хрипло и глупо.

— Да, о да! — простонала она.

И такое страдание послышалось в ее голосе, что Миаль не смог устоять. Он бросился в воду, стиснув зубы и сжав кулаки от пронзительного холода. С болезненным наслаждением он думал, что, наверное, Сидди снова ускользнет прочь, стоит ему приблизиться. Но вместо этого она простерла руки навстречу ему, хотя и не двинулась с места, будто ее ноги вросли в топкое дно озерца.

Неожиданно он оказался рядом и схватил ее. Инструмент тяжело стукнул его по спине вместо поздравления. Когда ее руки-змеи оплели его, Миаль на мгновение ощутил ужас — ужас оттого, что за сладкий миг неминуемо придется расплачиваться, что он в ловушке, что все усложнилось, запуталось. Но ужас не поспевал за сладкой пыткой страсти. Зато подоспел иной страх — что все сорвется, и его ждет лишь разочарование. Все могло рухнуть в считанные мгновения или сложиться счастливо, но менестрель уже не думал об этом. Даже невеселые соображения — как же они будут любить друг друга здесь, где ни лечь, ни прислониться, а под ногами топкая грязь? — еще не настигли его.

Со стоном Миаль отдался на волю страсти, его руки и глаза были заняты лишь девушкой, его разум и тело принадлежали ей. Он видел лишь бледность ее тела и тьму окружающей ночи, он обонял лишь тонкий аромат ее волос и кожи. Она прижималась к Миалю, и это было невыносимо прекрасно, его руки творили чудеса, лаская ее тело, а ее руки скользили по его затылку, зарывались в волосы, обнимали его, с неистовой силой вынуждая принять единственно возможную позу. И он жаждал подчиниться этим рукам, и стоять так, и остаться так, и погибнуть — так...

Вода словно взорвалась, накрыв его голову и плечи.

Плеск оглушил Миаля. Что-то потянуло его назад и заставило упасть на спину. Там, где его тело только что соприкасалось с другим, теперь, казалось, зияют рваные дыры, как в ветхой одежде. Он услышал свой собственный безумный вопль и замолотил руками по воде, распластавшись, погружаясь все глубже. Вода захлестнула его лицо. Он глотал ее, словно надеялся выпить всю, чтобы снова обрести возможность дышать... Что-то потащило его прочь из воды, перевернуло, страшный удар пришелся по затылку. Он чуть не свалился в это что-то — жесткое и неподатливое, в ответ оно снова рвануло его и потащило прочь.

Безумно счастливый уже оттого, что снова может дышать, ослепленный, ничего не соображающий, Миаль рухнул на колени, на твердую, как железо, землю. Он наклонился и закашлялся, прочищая нутро от воды. Из отверстия резона-хора тоже хлынула вода — инструмент кашлял вместе с хозяином. Немного проморгавшись, Миаль увидел прямо перед собой четыре стройные лошадиные ноги в металлических поножах. Ноги нетерпеливо переступали. А позади этих четырех были еще четыре и еще четыре.

Радость спасения уступила место телесной боли. Миалю было не просто плохо, а очень плохо. И его одолевал страх. Постепенно он понял, что девушка в озерце не издает ни звука. Полуобернувшись, он покосился на нее. Лицо Сидди было искажено ужасом и злобой.

С трудом преодолев свой ужас, менестрель заставил себя поднять глаза и посмотреть на всадников.

Трое мужчин, в кольчугах и просторных плащах, развевающихся как крылья. Темные самоцветы на запястьях или перстнях, а один камень отливает темно-красным. Недружелюбные лица, словно высеченные из мрамора, в обрамлении аристократических завитых прядей, сурово посмотрели на Миаля, потом на воду и девушку в ней.

— Ты, — сказал один из них, не глядя на менестреля.

— Я?... — заикнулся Миаль.

— Ты глупец, если пошел с этим. Или ты не способен отличить живую плоть от мертвечины?

Тошнота подступила к горлу Миаля. Он уцепился за ближайший куст и попытался извергнуть содержимое желудка. Незнакомцы не обращали на него внимания. Давясь желчью, он слышал их недобрые разговоры. Всадники, судя по виду, дружинники какого-то графа или герцога, вступили в пререкания с девушкой, стоявшей по колено в воде. Они называли ее самыми грязными словами, среди которых то и дело мелькало презрительное «неупокоенная!» Было ясно, что они вовсе не боятся. Они плевали в нее, называли воровкой, грозили ей какими-то таинственными карами, поминая могилы, червей, огонь, колесование. А она — она кричала на них в ответ, и голос ее был тонок, как у летучей мыши.

Миаль повалился на бок и скорчился, подтянув колени к подбородку, зажав гриф инструмента под мышкой. У него было смутное намерение уползти прочь, выбраться из леса и вернуться наверх, к Парлу Дро. Но прежде чем он успел осуществить свои смелые планы, один из всадников подъехал ближе, нагнулся в седле и рывком вытащил его обратно на открытое место. Всадник сурово смотрел на Сидди, но обращался к Миалю: