Рэй Брэдбери - Что-то страшное грядёт

— Пап, — сказал он, — ну что ты такой печальный.

— Я? Я живое воплощение печали. Читаю книгу — она повергает меня в грусть. Смотрю фильм — грущу. Спектакли вообще меня убивают.

— Есть хоть что-нибудь, — спросил Вилл, — что тебя не печалит?

— Есть одна вещь. Смерть.

— Господи! — воскликнул Вилл. — Вот уж никак не подумал бы!

— Точно, — сказал человек с голосом цвета его же волос. — Смерть все заражает печалью. Сама же она только страшит. Не будь смерти, не было бы печати тлена на всем остальном.

«И вот, — подумал Вилл, — появляется Луна-Парк, в одной руке Смерть в виде погремушки, в другой — Жизнь в виде конфетки, трясет одной, чтобы нагнать на тебя страх, манит другой, чтобы слюнки текли. Тут же и аттракционы, обе руки полны!»

Он вскочил на ноги.

— Пап, послушай! Ты будешь жить вечно! Поверь мне, не то совсем пропадешь! Конечно, ты болел несколько лет назад — но болезнь прошла. Конечно, тебе пятьдесят четыре, но ты совсем молодой! И еще…

— Что еще, Вилли?

Отец ждал. Вилл колебался. Он закусил губу, потом выпалил:

— Держись подальше от Луна-Парка.

— Странно, — сказал отец, — это самое я собирался посоветовать тебе.

— Я и за миллиард долларов больше не пойду туда.

«Но, — подумал Вилл, — это не помешает Луна-Парку прочесать город в поисках меня».

— Обещаешь, пап?

— Почему ты не хочешь, чтобы я пошел туда, Вилл?

— Это одна из вещей, про которые я скажу тебе завтра, или через неделю, или через год. Ты просто поверь мне, пап.

— Верю, сын. — Отец пожал его руку. — Обещаю.

Как но сигналу, оба повернулись к дому. Час был поздний, время на исходе, сказано достаточно, они чувствовали, что теперь уже точно надо идти.

— Каким путем ты выходил, — сказал отец, — таким и возвращайся.

Вилл молча прошел к скрытым в шуршащем плюще скобам.

— Пап, ты ведь не станешь их убирать?..

Отец подергал пальцами одну скобу.

— Когда-нибудь, когда тебе надоест, ты сам их уберешь.

— Мне никогда не надоест.

— Ты уверен? Что ж, в твоем возрасте и впрямь может казаться, что никогда ничто не надоест. Ладно, сын, пошел.

Вилл увидел, как взгляд отца скользнул вверх по плющу с потайной лесенкой.

— Тебе хочется здесь подняться?

— Нет-нет, — быстро ответил отец.

— А то давай, — сказал Вилл.

— Все в порядке. Пошел.

Но он продолжал смотреть на трепещущий в предутренних сумерках плющ.

Вилл подпрыгнул, взялся за первую, потом за вторую, за третью скобу и поглядел вниз.

Отсюда казалось, что отец на глазах уменьшается. И Виллу вдруг не захотелось оставлять его там в ночи с застывшей в воздухе поднятой рукой, с таким лицом, словно его бросили.

— Пап! — прошептал он. — Ты не в себе?

«Кто сказал?!» — безмолвно воскликнул рот отца. И он подпрыгнул.

И беззвучно смеясь, мальчик и мужчина полезли вверх по стене, перехватываясь руками, переступая ногами.

Вилл слышал, как отец поскользнулся, сорвался и снова схватился за скобы.

«Держись!» — воскликнул он мысленно.

— Х-хы!..

Мужчина тяжело дышал.

Вилл зажмурился, умоляя: «Держись… ну… давай!..»

Пожилой мужчина резко выдохнул, глотнул воздух, яростно выругался шепотом и снова полез вверх.

Вилл открыл глаза и продолжал карабкаться, и дальше все шло гладко, выше, выше, отлично, здорово, чудесно, есть! Они влезли в окно и сели на подоконник — одного роста, одного веса, одинаково озаренные звездами, оба объятые дивной усталостью, давясь смехом, который еще теснее сблизил их, и опасаясь разбудить Господа, окрестности, супругу, маму и получить нагоняй, они ласково зажали друг другу рот, ощущая ладонями жаркое биение бурного веселья, и посидели так еще минутку, не сводя друг с друга увлажненных любовью счастливых глаз.

Но вот еще одно крепкое рукопожатие, и отец исчез, дверь спальни закрылась.

Опьяненный событиями этой долгой ночи, огражденный от страхов всем тем замечательным, что открылось ему в отце, Вилл освободился хмельными руками и приятно ноющими ногами от мягко спадающей одежды и рухнул как подкошенный на кровать…

Глава двадцать девятая

Он спал ровно один час.

После чего, словно вспомнив что-то виденное мельком, проснулся, сел и поглядел в окно на крышу Джимова дома.

— Громоотвод! — выпалил Вилл. — Он исчез!

В самом деле исчез.

Украден? Нет. Джим его убрал? Да! Почему? Просто так. Улыбаясь, влез на крышу, чтобы сбросить железный стержень, — где та гроза, которая посмеет поразить его дом! Страшно? Нет. Страх для Джима — новый электрический костюм, который ему захотелось примерить.

Джим! Вилла подмывало разбить его проклятое окно. Сейчас же верни на место громоотвод! Еще до рассвета, Джим, этот чертов Луна-Парк пошлет кого-нибудь выяснить, где мы с тобой живем, не знаю уж, как они явятся и в каком облике, но, господи, твоя крыша такая пустая! Тучи быстро летят, эта гроза мчится к нам и…

Вилл замер.

Какой звук издает летящий воздушный шар?

Никакого.

А впрочем. Он шумит сам по себе, шелестит, подобно ветру, который раздувает ваши белые, как шуршащая пена, занавески. Или издает такой же звук, как звезды, поворачивающиеся с боку на бок в ваших сновидениях. Или так же дает знать о себе, как восход и заход луны. Это сравнение лучше всего: как луна плывет в пучинах мироздания, так парит и воздушный шар.

Но каким образом ты слышишь это, что тебя предупреждает? Может быть, это ухо услышало? Нет. Слышат волосы на твоем затылке, персиковый пух в ушных раковинах, вот кто, и волосинки на руках поют, точно ножки кузнечика, которые трутся и вибрируют звуками странной музыки. И ты знаешь, ты чувствуешь — лежа в кровати, ты уверен, что в океан небес погружается воздушный шар.

Вилл уловил какое-то движение в доме Джима; видно, Джим, с его тончайшими черными антеннами, тоже ощутил, как воды высоко над городом расступаются, пропуская левиафана.

Оба мальчика почувствовали, как дорожку между домами наводнила какая-то тень, оба распахнули свои окна, оба высунули головы, оба раскрыли рты, удивляясь такому единодушию, такому совершенному совпадению, восхитительному проявлению интуиции, предчувствия, сложившейся за годы дружбы согласованности действий. Тут же лица обоих, посеребренные восходящей луной, обратились вверх.

В это время над ними проплыл и скрылся воздушный шар.

— Вот те на, что делает здесь воздушный шар?! — спросил Джим, не нуждаясь в ответе.