Джеффри Барлоу - Северные огни

Ларком торжественно закивал головой с торчащими во все стороны желтыми лохмами — при том, что ни словечка из речей хозяйки не понял. Все мысли его сводились к тому, что миссис Доггер совсем с катушек съехала, помешалась как пить дать в результате пережитого страха; вовсе ополоумела, как и опасался его повелитель и хозяин; из ума выжила, свихнулась, спятила. Ларком заговорщицки переглянулся с миссис Симпкинс.

А миссис Доггер между тем сообщила кухарке и управляющему, что ближе к вечеру и на следующий день тоже (с определенными интервалами) в Проспект-Коттедж явятся новые гости, дабы осушить до дна предназначенную каждому чашку чая. Она уже разослала приглашения («Миссис Томас Доггер лично вас приглашает, дабы отпраздновать ее выздоровление от тягостного недуга»). Первым, конечно же, явится молодой мистер Аркрайт, что так ловко управляется с луком и стрелами; затем — доктор Уильям Холл, что некогда спас жизнь треклятому Ральфу Тренчу, главному виновнику всех ее бед; затем — мистер Айвз, владелец «Герба» (не он ли шарахался от нее как от чумы, подобно многим другим односельчанам), и, конечно же, эта его нахалка-дочь — «Ты только вообрази себе, Ларком, мерзавка утверждает, будто знает меня лучше, чем я сама себя знаю!» — и викарий Скаттергуд, бедный доверчивый олух, влюбленный в свои наивные, детские верования, и его вредина-жена — «Она, конечно, малютка весьма смазливая; хотела бы я видеть в своем зеркале ее черты; увы, муженек ее вмешался… что ж, очень скоро он об этом пожалеет». Есть и другие: две особы из Грей-Лоджа, обе — в родстве с домом Тренчей; и этот тип Хой, омерзительный великан с гулким голосом и с голодными псами; и, разумеется, сам гнусный отпрыск дома Тренчей, нынешний хозяин Далройда, вместе со своим приживалой-приятелем из города; и много еще кто. Все они в ближайшие дни нанесут визит в Проспект-Коттедж — и никому пощады не будет!

— Да, вот еще, Ларком, — продолжала миссис Доггер, многозначительно наклоняя голову, — помни: на этом моя месть не заканчивается. Завтра мы приготовим еще зеленого чая — и побольше, побольше! — а ты займешься его раздачей. Ты выльешь мой чай в общественные колодцы, а заодно и в те, что находятся в частных садах, по возможности, чтобы вся питьевая вода в деревне обогатилась этой смесью. Как только обитатели Шильстон-Апкота выпьют свою дозу снадобья, они почувствуют, как их необъяснимо влечет в Скайлингден, к древним руинам аббатства, где еще немало предстоит потрудиться и есть на что посмотреть.

А как только это все свершится, переедем на новое место и мы. Мы покинем Проспект-Коттедж и переселимся в Скайлингден, к моей дочери, которую я по-матерински бдительно опекала столько лет. Увы, мистер Эдгар, ее благоверный, нас несколько разочаровал… впрочем, польза от него тоже есть. После того, как он в пух и прах проигрался, бедняга вынужден был взять себе новое имя и подыскивать новое пристанище. Обремененный долгами и ссорами, наш джентльмен окончательно запутался; пришлось ему бежать от кредиторов. Вот так моя дочь и ее семья перебрались в Талботшир, прихватив с собою то, что осталось от ее небольшого наследства. Ежели мистер Джордж Эдгар не пожелает остаться с нами в Скайлингдене, где мы обустроимся заново, он получит свою чашку чая — и более беспокоить нас не станет. Помни и ты, Ларком, — предостерегла миссис Доггер, усаживаясь на кровати поудобнее, высокая и статная, нисколечко не похожая на прежнюю невзрачную толстушку, — не вздумай сбиться с пути послушания и услужливости, а не то отправишься в колодец заодно с остальными.

Парком кивнул; он, разумеется, не вполне понял, о каком колодце идет речь, но каким-то образом догадался, что туда ему совсем не хочется.

— А я, мэм? — вопросила кухарка, выпученными глазами глядя на свою новую, такую грозную хозяйку.

— Ты, Симпкинс, разумеется, поедешь с нами.

— Да, мэм, — отвечала миссис Симпкинс, не зная, радоваться ей или огорчаться.

— И у нас будут пироги с айвой и айвовое повидло. Ох, как же давно я не ела пирогов с айвой и повидла! А еще — печенье «мадлен», и листвянниковый пудинг, и бланманже, и грушевые пирожки, и силлабаб, и разваренный хлеб с сахаром и пряностями, и коньячные вафли, и прочие вкусности. Ты нам все это приготовишь, Симпкинс, как только мы обоснуемся в Скайлингдене.

— Да, мэм.

— А еще мы будем ходить по ежевику, — радостно продолжала миссис Доггер. — Будем варить варенье, делать сидр, печь овсяные лепешки и пироги с крольчатиной, по утрам пить сладкое молоко, разбавленное водой, а по вечерам — горячий флип. Однако всех предупреждаю: никакую птицу мы есть не будем, в холодном ли виде или в горячем! Мы станем играть в ломбер, в кадриль, в добрый старый пикет; станем бренчать на пианино «Хоровод Селлинджера». Словом, Скайлингден — наш, что захотим, то с ним и сделаем; да и по окрестностям нагуляемся всласть, вот только на лодках кататься по Одинокому озеру — ни-ни!

— Скайлингден! — прошептал Ларком. Грудь его вздымалась от гордости (этого добра природа ему отпустила в избытке, так что ему то и дело требовалось выпустить малость, чтобы облегчить давление). В голове его под желтыми лохмами вращались бесчисленные колесики. Торжественно-серьезный взгляд достойного слуги обратился к створным окнам, и к усадьбе вдали, и к огромному круглому «Скайлингденскому глазу» над лесом, что взирал на них сверху вниз; теперь этот глаз не казался ему оком злого великана-людоеда, напротив — словно бы сердечно, гостеприимно подмигивал. Они презрели его, жалкие жители Шильстон-Апкота, они дразнили его самодовольным хлыщом и фатом; они потешались над ним, над его длинными костлявыми голенями, над бриджами, над треуголкой с пером. О, сколько обид и колкостей пришлось ему вынести — тысячу и еще одну! А теперь мир вдруг перевернулся с ног на голову, и он, Ларком, вот-вот станет главным управляющим Скайлингдена!

— Хозяйством буду распоряжаться я, — объявила миссис Доггер, одарив Ларкома суровым предостерегающим взглядом, так что слуга задумался про себя, уж не читает ли она чужие мысли. — Пусть всяк зарубит это себе на носу. Вы двое станете прислуживать мне, моей дочери, ее мужу-банкроту и маленькой Ровене. И смотрите, вы оба, не вздумайте заноситься! — Миссис Доггер вновь взяла ручное зеркальце и внимательно вгляделась в собственное отражение. — До чего ж славно вновь обрести человеческий облик, пусть и не самый приглядный. Но до поры хватит самовосхвалений. У нас еще дел невпроворот.

Окажись он на несколько шагов ближе к створному окну и выгляни он наружу, надменный Ларком, возможно, углядел бы затаившегося в кустах человека: человека, который слышал весь этот примечательный разговор в спальне миссис Доггер от слова до слова, приземистого толстяка лет шестидесяти в черных, порыжевших от времени одеждах и с потрепанной накладкой из волос на голове. Но поскольку Ларком стоял там, где стоял, он никого и не заметил и не стал кричать, привлекая к чужаку внимание своей могущественной хозяйки. В результате помянутый чужак, дрожа от страха и паники, незамеченным улизнул прочь.