Челси Ярбро - Тьма над Лиосаном

— Не оставляйте меня, — прошептала она, обращаясь с мольбой то ли к Христу Непорочному, то ли к старым богам.

Но ответил ей другой голос. Очень близкий, тихий, спокойный.

— Я буду рядом. Я вас не оставлю.

Текст письма Беренгара, сына Пранца Балдуина, к отцу. Послано в Гослар из Бремена со специальным нарочным. Доставлено 16 марта 938 года.

«Исполняя сыновний долг, шлю вам приветствия, мой благородный отец, прямо как древний римлянин — в первый день января, и молюсь о вашей успешливости и здоровье. Делаю я это в пределах странноприимного дома близ монастыря Ангела Воскресения через посредство брата Адварта.

Я вернулся в Германию из Лоррарии, хотя вполне сознаю, что действую вопреки вашей воле и что это может стоить мне жизни. Если, конечно, вам не захочется простить меня и позволить мне делать то, что я считаю в данный момент для себя единственно важным.

Я вознамерился разыскать дочь герцога Пола. Я не забыл, что вы запретили мне добиваться расположения этой женщины, мотивируя свой запрет тем, что она вышла замуж и что преследование особы подобного положения чревато военным раздором. Но герцог Пол недавно мне сообщил, что его дочь Пентакоста уже не является чьей-либо женой, ибо муж ее удалился от мира. Брак в этом случае распадается, и жена новоявленного монаха становится чем-то вроде вдовы. Так пояснил мне епископ Лоррарии, заметив, что она может опять выйти замуж, правда лишь с позволения собственного отца.

Я достаточно хорошо осведомлен о репутации герцога и не отрицаю, что он развратил двух других своих дочерей, чтобы на том наживаться, но с Пентакостой дело обстоит по-иному. Она весьма отличается от распутных сестер и всегда от них отличалась. Пока я пытался это вам втолковать, ее увезли в Саксонию, чтобы сделать женой командира маленького пограничного укрепления. Брак устроил маргерефа Элрих, несомненно затем лишь, чтобы Пентакоста была у него под рукой, ибо он имел на нее виды. Я говорил вам о том, но вы не поверили мне и не позволили взять ее за себя, ссылаясь на непомерность затребованного герцогом выкупа и утверждая, что распутство как по мужской, так и по женской линии свойственно этому роду.

Как бы там ни было, я по весне намерен добраться до крепости Лиосан, где она пребывает, чтобы воочию уяснить, каково ее нынешнее положение. Я уже нахожусь под Бременом и, как только сойдет снег с дорог, двинусь к северу, взяв с собой лишь одного вооруженного всадника и моля Господа не оставлять нас в пути.

Кстати, мы с герцогом все обсудили. Он никоим образом не возражает против того, чтобы я забрал Пентакосту к себе, ибо не видит в том никакого греха, поскольку она отвергнута мужем. Я же со своей стороны решил так: если окажется, что ей по душе доля жены ушедшего в монастырь человека, пусть все остается как есть. Но если она недовольна своим положением и страдает, я либо вывезу ее из Саксонии, либо останусь там с ней — все зависит от обстоятельств.

Вы уже не раз утверждали, что я лишился рассудка. Наверное, это так: нет разума в неодолимом влечении к одной-единственной женщине, в то время как семью твою вполне удовлетворил бы любой другой выбор. Я не имею ничего против Делисы и запрошенный за нее выкуп считаю вполне обоснованным, особенно после того, как в договор включили ее молоденькую сестренку. Но Пентакоста застряла в моем сердце, словно зазубренная стрела, и я не могу избавиться от нее, как ни пытаюсь. Я исповедовался в своем наваждении, я открывал свою душу Христу, моля Его разбить угнетающие оковы, но по-прежнему всеми помыслами стремлюсь только к ней и… несказанно тем счастлив. Будьте же благодарны и вы, отец мой, что я не возжелал женщину, презирающую меня, или такую, с какой утешается всякий. Может статься, нас с Пентакостой ждет очень долгая совместная жизнь и куча детишек, что явится доказательством правомерности моих нынешних притязаний.

И все же меня мучит стыд за небрежение к вашим велениям и укорам. Вы мой отец, моя жизнь в вашей воле, но душа моя принадлежит одной Пентакосте. С тем мирится даже Христос Непорочный, иначе Он зажег бы во мне огонь страсти к Делисе. Меня ничуть не волнует, каковы ее предки, родители или сестры. Меня заботит только сама Пентакоста. Она звезда, указующая мне путь, и я никогда не сверну на другую дорогу.

Итак, решайте, что делать со мной: простить или наказать за упрямство и непокорство. Если ко мне придут ваши люди, я позволю им пролить свою кровь — всю, до капли. И ее смоют морские волны. Это будет достойная смерть. Но все обернется не так, если вы попытаетесь причинить зло герцогу или Пентакосте. Тогда берегитесь: я вооружу солдат, находившихся под началом ее супруга, и поведу их вступиться за свою госпожу. А если умру, начну мстить из могилы, обрекая тем самым свою душу на вечные муки, а наш род — на погибель. Пусть сбудется то, чему предначертано сбыться.

ГЛАВА 6

Дважды в день, перед рассветом и на закате, рабы собирали помои с навозом и выбрасывали на юго-западный склон крепостного холма. Жители деревеньки несли свои отходы туда же, добавляя к ним опилки и мякину с полей. Все это постепенно сползало вниз, образуя огромную кучу, которая оставалась обнаженной и теплой даже теперь, когда вся округа, за исключением изрытой колесами обледенелой дороги, утопала в снегу, когда крыши домов проседали от тяжести снежных наносов, а штабели бревен словно бы прятались под пушистыми белыми одеялами.

— По крайней мере, весна у нас постоянно под боком, — сказала Ранегунда, глядя сверху на темную, дымную, издающую резкие запахи свалку.

— Кора и стружки хорошо преют, — откликнулся ей в тон Сент-Герман.

— Навоз им не уступает, а его много, когда скотина здорова, — ответила Ранегунда и пошла дальше по крепостной стене — в сторону конюшни и псарни. — Завтра нам опять надо бы поохотиться на кабанов, пока земля не слишком промерзла. — Она озабоченно оглядела клетки с домашней птицей, расставленные против длинного ряда конских уличных стойл. — Я распорядилась, чтобы их отсюда убрали. Похоже, разбойники перебили в округе всю дичь.

— Возможно, — сказал Сент-Герман, двигаясь следом. — Им тоже нужно чем-то питаться… как всем.

Теперь перед ними расстилалось Балтийское море, зеленое и сиренево-серое; по нему шли буруны, оставляя в расселинах между скалами клочья пены. Но шум прибоя стал вроде бы глуше, чем накануне, и это заставило Ранегунду с тревогой вглядеться в пасмурный горизонт.

— Не по душе мне это затишье, — мрачно пробормотала она. — Оно пахнет штормом.