Антология - Бессмертные

Мой отец выглядит удивительно молодо — своим пациентам он объясняет это тем, что принимает витамины. А его фамилия — наша общая фамилия — звучит как Дракулиан. Энтони Дракулиан и Лелистра Дракулиан. Но нет, мы не из той знаменитой ветви нашего рода, румынской, что была представлена вниманию публики в начале девятнадцатого века талантливым господином Стокером. Хотя, если проследить нашу родословную достаточно глубоко, связь найдется.

И вот, как видите, все это мне и следовало сказать несчастному красавчику Ангелу. А вместо этого я разнервничалась и все испортила.

Мне предстояло провести у Кокерстонов еще два дня, и эта перспектива показалась мне адом. Но, с другой стороны, не было особого смысла в том, чтобы сбежать к папе на два дня раньше, стеная о сокрушительном провале. Ангел ушел. Я знала, что никогда больше его не увижу, знала, что могла помочь, а вместо этого лишь сделала его жизнь еще хуже.

Один раз мне удалось дозвониться до папы, но он был занят с пациентом. О, все это может подождать до возвращения домой. В конце концов, у меня будет еще весь остаток дней, чтобы винить себя и предаваться сожалениям.

Офис Энтони расположен на другом конце города, но живем мы в большом красновато-коричневом кирпичном доме на углу Дэйла и Лэндри. Приятный район.

Я пыталась дозвониться до него по сотовому еще из поезда, но он оказался на очередном собрании. Дома никто не подошел.

Бросив сумки, я на небольшом лифте поднялась в наш садик на крыше. Он невелик, вроде гостиной на открытом воздухе. Последние розы увядали на стенах, но виноградную лозу отягощали крупные лиловые гроздья. Я сорвала несколько ягод и съела, глядя поверх перил на солнце, решающееся нырнуть, как оно это обычно делает, к западу от города.

Я никогда не чувствовала, что должна украсть чью-нибудь кровь. Как я уже говорила, мне с этим повезло. Счастливица я. Все давалось мне очень легко. Только когда умерла мама — мне как раз сравнялось пятнадцать, — это стало тяжким испытанием. Она была не такой, как мы: папа, я или мой дядя. Ей не досталось этого гена. Я знала, что они обсуждали это — как справятся, когда она сделается старше… Но этого так и не произошло, грузовик в городе об этом позаботился. Он убил ее. И мы — и я, и папа — тоже не уцелели бы на ее месте.

Небо было розовато-золотистым. Птицы носились по нему, словно закорючки небрежного почерка по листу бумаги. Город полнился шумом поездов, машин и людей, но я знала, что, когда мой отец вернется в дом, я почувствую это, как чувствовала всегда. А затем престраннейшая мысль пришла мне в голову, даже заставив выпрямиться и на миг задержать дыхание. А что, если мой отец, мой умнейший, потрясающий отец, который обычно всегда и все знает, — вдруг он знал и о том, что Ангел должен присутствовать на чудном балу Кокерстонов? Если он знал, что я разгляжу сущность Ангела и попробую что-то изменить — возможно, даже решу, что именно мне суждено спасти его от той тьмы, в которую он ступил? Если дело обстоит именно так, насколько ужаснее это будет — объяснять Энтони, что я не…

Именно тогда я уловила признак появления отца — эту его бесшумную поступь, которую я слышу всегда, и как раз за дверью внизу. А затем звук поднимающегося лифта.

Я пришла в ужас. Не из-за появления папы, а из-за того, что мне придется ему сказать. Еще ощущая на губах вкус винограда, я попыталась собраться с духом.

И он вышел на крышу. Но не Энтони.

Это был Ангел.

Я застыла.

— Э-э? — произнесла я, словно величайшая дура, достойная «Оскара» за глупость. Он усмехнулся.

Волосы он зачесал назад и собрал в длинный-предлинный черный хвост, спадающий по спине. На нем были джинсы, рубашка и легкая кожаная куртка. Но даже в таком виде, как я и предполагала, вы не могли бы не заметить, что он представляет собой нечто иное, резко отличающееся от всего окружающего, поразительное.

— Все в порядке, Лел, — сообщил он. — У меня есть ключ от двери. Ваш отец дал его мне. Он мне доверяет. А вы сможете?

Энтони доверяет лишь тем, кому действительно стоит доверять.

Но все это время я обманывала сама себя, разве нет? Дело было не только в том, что я все испортила, подвела Ангела как пациента. Я жалела саму себя и была несчастна, потому что не могла перестать о нем думать, но полагала, что потеряла его навсегда. И вот он оказался передо мной.

— А вы не рано сегодня вышли на улицу? — очень холодно заметила я. — Я имею в виду, солнце еще не зашло.

— Он, то есть Энтони, сказал: не торопитесь, но попробуйте что-нибудь изменить. Я так и делаю. Пока выхожу только через час после восхода или за час до заката. И полюбуйтесь… — Он подошел ближе, протягивая вперед сильные, изящные ладони. — Ни единого ожога.

Я сглотнула.

— Так вы теперь пациент моего отца.

— Со вчерашнего дня. И уже неплохо продвинулся.

— Да. Отлично.

С чувством неловкости я изучала пуговицы на его рубашке. Для пуговиц они выглядели вполне прилично. Лучше уж так, чем смотреть ему прямо в глаза.

— Лел, — тихо произнес он, — спасибо вам.

Тогда мне пришлось поднять взгляд. Он потянулся и бережно взял меня за руки. В его прикосновении была страсть, но не более. И в его глазах тоже что-то изменилось. Не так чтобы они утратили способность подчинять, но в них появилось нечто новое. Теперь я могла видеть Ангела — настоящего, того, кем он является на самом деле. Не того театрального вампира, а человека — не жестокого или злобного, не грабителя, ни в коем случае не глупца, возможно, богатого, храброго, да, и любезного — только желающего найти собственный путь.

— Приношу свои извинения за эту волчью выходку — за смену облика, — обратился он ко мне. — Я был… сбит с толку. Мне требовалось во всем разобраться. Как видите, я все же не потерял визитку и позвонил Энтони. Вчера мы встретились. Он отличный человек, ваш отец.

— Да, он такой.

Он все еще держал меня за руки.

— Лел, — начал он и затем, очень мягко: — Лелистра…

И впервые за всю мою жизнь это имя показалось мне чудесным, как будто я никогда прежде его не слышала.

— Лелистра, вы спасли мою шкуру. Вы спасли мой рассудок. Вы не позволили мне стать тем, к чему я никогда не стремился. И я не хочу — не могу вам чего-то обещать или о чем-то вас просить. Пока нет. Не раньше чем я пойму, что действительно стал таким, каким должен быть. Таким, как вы. Но если я сумею, тогда…

Уже сияла вся крыша: стены, лозы, гроздья винограда, кроваво-алые в закатных лучах. И в кроваво-красном свете Ангел наклонился вперед и поцеловал мои губы. Это был изумительный поцелуй, невесомый, но проникновенный. И так же мягко я ответила на него. Там, в потоке заката, алом, как кровь.