Саймон Магинн - Овцы

* * *

Дилайс и Дэйв шли, взявшись за руки, по тропинке, ведущей по краю утеса. Внизу бились и ревели волны. Куплеты по очереди, припев хором, Дэйв импровизировал вторым голосом.

Всеблагий Бог, Кого люблю,

О Коем ангелы поют

В пределах восхищений,

Чудесных восхищений!

К Тебе я обращаю взор,

Свой слабый глас вплетая в хор

Священных восхвалений,

Небесных восхвалений!

6. Уничтожение животных

Льюин зашел на скотобойню. Вокруг, грохоча, работали гигантские машины. Он пребывал в растерянности, он что-то потерял. Надо было успеть найти это до того, как пропажей завладеют чужие люди. Он ходил из комнаты в комнату, отбрасывая в сторону висящие рядами какие-то странно подвижные трупы. В одном цехе он нашел кучу копыт и ушей. В другом — кучу внутренностей. Кровь текла по желобу в канализацию. Все было скользким, все шевелилось. В дальнем углу одного из цехов какой-то мужчина стоял к Льюину спиной и что-то делал с огромным куском мяса, который тоже не казался вполне мертвым, выскальзывал. Мужчина обернулся. Льюин извинился и закрыл дверь.

Льюин прошел вдоль конвейера, по которому двигались части животных. Некоторые он опознавал, некоторые — нет. Он взял один кусок в руки: теплый, пушистый и липкий. Кусок дернулся в его руке, он положил его обратно. В конце ленты стояла девочка в белой шапочке и перчатках: она подхватывала куски и кидала их в желоб. Она улыбнулась.

— А где твоя напарница? — спросил Льюин.

Девочка пожала плечами:

— Ушла куда-то.

Льюин кивнул и пошел дальше. Ему надо было отыскать другую девочку, пока с ней ничего не случилось. Спустившись по лестнице, он вошел в темный, похожий на пещеру зал. Он шел по нему, спотыкаясь о невидимые предметы, стараясь не поскользнуться в жирной неспокойной жиже под ногами. И тут он увидел ее. Она бежала от него прочь.

— Не бойся! — крикнул он. — Вернись!

Но она не останавливалась и бежала, пока не споткнулась и не упала в мешанину из хрящей, шерсти и плоти.

— Осторожно! — крикнул он, но не успел дотянуться.

Она вся покрылась омерзительной шевелящейся кашей, слилась с ней, стала ее частью. Он нашел дверь, вытащил кровавый ком на улицу, где его поджидал Джеймс.

— Пойдем в сарай, — сказал Льюин. — Там нас никто не увидит.

— А как же зверь? — спросил Джеймс.

— Все в порядке. Я убил его, — сказал Льюин и проснулся.

Телевизор все еще работал, показывали рекламу. Льюин некоторое время посидел, уставившись в экран, потом выключил телевизор и пошел спать. Свет он оставил.

7. Натюрморты

Льюин пришел помогать Джеймсу. Надо было убрать бетонную дорожку, что шла вокруг дома. Льюин шел по кругу и крошил бетон молотом; Джеймс двигался следом с лапчатым ломом и киркой, раздвигал трещины, вбивал в них лом, потом раскалывал бетон на куски. Это была медленная, тяжелая работа, они часто останавливались. Элвис относился к Льюину с подозрением, бегал вокруг него, лаял, путался под ногами. Льюин лег на землю. Элвис подошел к нему понюхать, Льюин схватил его, положил на себя, почесал ему живот, потрепал за ушами. Элвис охотно согласился на это унижение. Потом он встал, отряхнулся и отправился восвояси.

Уже стоял ноябрь, но морозы пока не пришли и небо было ясным. Спокойная осень. Овцы были заняты своим обычным делом, громкие звуки их не пугали. Они еще помнили те времена, когда звенели наковальни вагнеровских богов и дрожала земная твердь.

До прихода Льюина Джеймс убрал кости, сбросил их с утеса. Он смутно стыдился их. Ему все хотелось расспросить о них Льюина, но он никак не мог решиться. Он не мог толком понять, что именно он хочет выяснить. Пока они работали, он ждал, что обнаружит что-нибудь под бетоном. Казалось, каждый уголок в доме таил в себе загадку. В любой момент могло появиться что-то новое. Но находил лишь булыжник и щебень. Хотя хорошего качества. Правда, сырой.

В двенадцать они сделали перерыв на кофе. Джеймс выволок на улицу пару шезлонгов, что раньше нашел в доме, и теперь они сидели под ярким холодным солнцем.

— Как твой мальчишка? — спросил Льюин.

— Все нормально.

Адель в этом время учила с ним уроки. Хоть у них и каникулы, это не значит, что он совсем вырвался на свободу. Им пришлось вдвоем посетить небольшую контору на севере Лондона, чтобы доказать, что они могут самостоятельно обучать Сэма. Там они встретились с непреклонного вида женщиной, которая изучила их аттестаты зрелости и выдала им учебные планы. Сэм хорошо справлялся с новой системой. Любил читать, интересовался математикой: он управлялся со своими счетными палочками с легкостью, удивлявшей Адель. У Сэма был задачник с ответами в конце, но он никогда не жульничал. Задачи, связанные с делением, казались ему сложнее и интереснее: Мэри должна разделить двенадцать апельсинов поровну между Гарри, Бобом и Биллом. Сколько апельсинов получит каждый мальчик? Деление его завораживало. Странное, неумолимое уменьшение, но такие необычные предпосылки: откуда у Мэри двенадцать апельсинов и почему она должна их кому-то раздавать?

— А как себя чувствует миссис Туллиан?

Льюин никогда не говорил «Адель». Никогда не употреблял никаких фамильярностей, вроде «хозяйка» или «жена».

— Хорошо.

Впрочем, нельзя было сказать, что она полностью оправилась от того, что случилось в потайной комнате. Она была немного рассеянна, порой погружалась в собственные мысли. Она плохо спала, читала допоздна. Иногда Джеймс просыпался и слышал, как она бродит по дому. Что-то с ней было не так. Но она продолжала писать. Пробовала разные стили, работала над несколькими натюрмортами и пейзажами. Неудивительно, что на пейзажах богато были представлены овцы. Один из них особенно нравился Джеймсу: большое полотно в стиле импрессионизма, а на первом плане — крупная овечья морда, размытая, черно-белая; позади выглядывала еще одна овечья морда. Овцы казались удивленными, завороженными, уши торчком. Джеймсу нравилась эта картина потому, что в реальной жизни подойти к овце так близко было невозможно; они всегда держались на расстоянии; при этом они держались на удивление спокойно. Их было сложно напугать. Раньше он считал овец бессмысленными пугливыми тварями, но теперь они поражали его своей безмятежностью, беззаботностью. Он спросил Адель, можно ли повесить эту картину в гостиной (в которой теперь стоял диван и еще кое-что из подержанной мебели, приобретенной в Хаверфордвесте), — и она, к его удивлению, согласилась. Обычно она не любила выставлять свое творчество на всеобщее обозрение. В цементную стену над камином был вбит дюбель, там Джеймс и повесил это полотно. Когда она решит, что пора выставляться, он займется рамами.