Рэмси Кэмпбелл - Книга ужасов (сборник)

– Мне необходимо увидеть тело, снять мерки и подготовиться. Я предпочитаю делать это в одиночестве.

– Тупая маленькая потаскуха, – снова и снова повторял Гектор. Сказать, что он нарушил тишину, когда мы вернулись в мастерскую, было бы преуменьшением. Я предпочла ему не отвечать, ведь в его голосе сквозила неприкрытая зависть.

– Как, наверное, тяжело, папочка, быть сродни кишечным газам. От тебя один лишь шум и ветер.

Если бы он мог, то кинул бы в меня первое, что попалось под руку: резак, шлифовальный камень, рубанок, не думая о том, сколько будет стоить замена этих дорогих инструментов – унаследованных от многих поколений наших предков, купленных за огромные деньги, требующих сверхаккуратного обращения, поскольку способны удержать мертвых внизу.

Я не обратила никакого внимания на его буйства и продолжила заниматься гробом господина Д’Агилара. Он уже приобрел требуемые форму и размеры, сколоченный надежными крепкими гвоздями, а вонючий клей из человеческого костного мозга и вываренных костей я втирала в каждый стык между досками, чтобы быть уверенной – ничто эфемерное не покинет этот гроб. На скамье, довольно далеко – чтобы брызги краски и лака не могли туда попасть, – лежал бледно-лиловый шелковый мешок, набитый гусиным пухом и цветами лаванды; вечером я простегаю его небольшими аккуратными стежками и положу внутрь гроба, только возьму клей с более приятным запахом, чтобы замаскировать вонь от замазки из костного мозга.

Цена на наши услуги высока, но Бэллентайны предлагают только самое лучшее.

С помощью ручной дрели, на которой выгравированы инициалы Гектора, я высверлила отверстия для ручек и петель. Незадолго до его смерти дрель, которая передавалась из поколения в поколение в течение последнего столетия, сломалась, ее поворотный механизм раскололся, поранив кожу на его ладони. За крупную сумму он заказал другую. Она почти новая, и я могу притворяться, что инициалы на рукоятке мои и эта блестящая вещь только моя.

– Ты достала это? – спросил Гектор, устав сердиться.

Я кивнула, прикручивая первую петлю на место. В тусклом свете мастерской ее матовая поверхность выглядела почти грязной. Скоро я зажгу лампы, чтобы работать ночью. Я не хотела придумывать причины, по которым мне нужно пересечь порог дома Люсетты. Я увижу ее завтра.

– Покажи.

Я неохотно выпрямилась и потянулась. В кармане юбки, рядом с миниатюрным набором клещей и плоскогубцев, лежала старая жестянка, где раньше хранился дешевый нюхательный табак Гектора. Она щелкнула, когда я ее открыла. Внутри лежал зуб с черной сердцевиной, вонявший гораздо сильнее, чем должен. Кусок плоти изрядного размера вырвался вместе с зубом, и в запахе гниения явно присутствовал характерный аромат наперстянки. Господин д’Агилар упокоился в могиле гораздо раньше своего срока, а я добавила в нашу коллекцию еще одно средство, которое никто не распознает и не будет задавать лишних вопросов.

– Чудесно, – сказал Гектор, – и не догадаешься. Инфекция в чашке чая – это не так уж и изобретательно. Я ожидал лучшей смерти, знаешь ли.

– Никакая это не инфекция, папа, – я придержала рукой дрель. – Это была старая дрель. Я смазала рукоять ядом из яблочных семечек и подпилила шестеренку. Нужна была лишь маленькая ранка. Это достаточно изобретательно для тебя, Гектор?

Он в раздражении вернулся к своей новой любимой теме:

– Эта девчонка тебя не хочет.

Я глубоко вздохнула:

– События свидетельствуют об обратном.

– Дура. Отчаявшаяся жалкая маленькая дура. Как я мог вырастить такое глупое дитя? Разве я не учил тебя видеть людей насквозь? Любому понятно, что ты недостаточно хороша для мисс Люсетты Д’Агилар, – он рассмеялся. – Ты так и будешь мечтать о ней, Хепсиба?

Я швырнула в него дрелью, она пролетела сквозь блеклый силуэт Гектора и лязгнула металлическими частями о стену.

– Я покрыла тебя саваном! Я закрыла окна и занавесила зеркала! Я своими руками сделала тебе гроб и запечатала его накрепко! Так почему ты здесь? – закричала я.

Гектор улыбнулся:

– Может, меня и нет. Может, ты просто настолько одинока, дочурка, что выдумала меня.

– Будь я одинока, подыскала бы себе компанию получше, – но его слова все равно причинили мне боль.

– Нет никого ближе семьи, твоего дорогого старенького папы, который любит тебя без памяти.

– Когда у меня будет она, – сказала я тихо, – ты мне больше не понадобишься.

Призрак или плод моего буйного воображения остановился, предчувствуя свой неотвратимый конец, и начал исходить злобой:

– Кто вообще может тебя захотеть?

– Ты, отец. Или смерть затуманила тебе память?

Стыд может заставить замолчать любого, даже мертвого, и он растворился, оставив меня в одиночестве – по крайней мере, на время.

Я сделала несколько глубоких вздохов, чтобы успокоить трясущиеся руки, и начала делать замеры для установки замков.

– Гроб готов, – я изо всех сил старалась скрыть разочарование в голосе. Люсетта так и не появилась. Горничная открыла мне дверь и проводила в ту же приемную, где меня с явной неохотой приняла вдова. И дверной ангел даже не открыл глаз.

Мадам кивнула.

– Я пришлю слуг с телегой во второй половине дня, если вам будет удобно, – она даже не придала фразе вопросительной интонации.

– Хорошо, а оплата?

– Оплата будет совершена в день похорон, то есть завтра. Вас не затруднит зайти снова? – ее улыбка была столь же очаровательна, как и предсмертная маска. – Не смею больше тратить ваше время.

Я улыбнулась в ответ.

– У моих клиентов нет выхода, кроме как ждать своей очереди, – я встала. – Я найду выход сама.

До встречи завтра.

В лучах утреннего солнца я спустилась по каменным ступеням, которые были широковаты для среднего шага. Этим утром я расчесала волосы, пощипала себе щеки, чтобы добавить им краски, и намазала губы слоем воска с красным пигментом, который остался еще от матери. Все впустую. Но не успела я ступить на аккуратно вычищенную дорожку, как из куста справа вынырнула чья-то рука и увлекла меня под нависающие ветки, за плотную ширму жасминовых зарослей.

Люсетта просунула свой язык меж моих губ, давая распробовать свой вкус, но отпрянула, когда я попыталась в ответ исследовать медовую впадину ее рта. Она тяжело задышала и хихикнула, ее грудь поднималась и опадала, будто бы это было для нее всего лишь приключением. Она не дрожала, как я, ведь она – всего лишь глупая маленькая девочка, изображающая похоть. Я это точно знала. Я знала, но это не порождало во мне сомнений. И не разрушило мою надежду.