Моррис Уэст - Адвокат дьявола

Ансельмо Бенинказа окончил семинарию, в которой и преподаватели, и методика обучения давно отстали от жизни. Из ее стен он вышел полуобразованным, не в ладах с дисциплиной, без должной проверки призвания к служению Богу. И стал еще одним священником в стране, где их хватало с лихвой, но явно недоставало святости. Его тут же отправили в захудалый приход. Стипендия, назначенная церковью, была чисто номинальной. С учетом быстрой инфляции, скоро он не мог купить на нее и ломтя хлеба. Верхушка церковной иерархии все еще цеплялась за удобную сказочку о том, что проповедующие Евангелие должны жить по Евангелию, не заботясь, каким образом им это удастся. Ему не полагалась пенсия, он не знал, где найдет приют в старости, и постоянный страх перед будущим приводил к искушению алчностью.

Приехав в Джимелло Миноре, Ансельмо стал еще одним ртом, требующим еды. Если б он открывал рот слишком широко, то мог бы вовсе остаться голодным, так что приходилось приспосабливаться, то ли смириться с покровительством местного землевладельца, то ли пойти на компромисс со своей нищей паствой. Во многих калабрийских деревнях не хватало мужчин. Довоенная эмиграция и бесконечные призывы в армию заметно поуменьшили их число. Женщины годами жили в разлуке с мужьями, а девушкам приходилось становиться любовницами или выходить замуж за стариков. Чего же требовать от священника? Сам бедняк, зависящий от таких же бедняков, которые стирали ему белье, готовили пищу и бросали медяки на тарелочку для пожертвований, чтобы он мог купить немного муки на следующую неделю.

Стоило ли удивляться, что он часто оступался, а епископ предпочитал лишь упрекать его, но не вызывать в суд по обвинению в дискредитации церкви сожительством с женщиной?

Вина, скорее, лежала не на священнике, но на всей системе, и реформаторы, такие, как Аурелио, епископ Валенты, стремились как раз к изменению системы, к ее очищению от грехов… Пусть священников станет меньше, говорили они, но улучшится их подготовка, каждый получит жалованье, на которое сможет существовать независимо от пожертвований верующих, пособия по старости и болезни. В этом случае удастся ужесточить отбор тех, кто намерен посвятить себя Богу, и оставлять самых достойных. Но денег не хватало, предрассудки процветали, старики, вроде отца Ансельмо, не торопились умирать, а юноши, подрастающие в деревнях, были необразованы и не подходили для высоких целей.

Богатый Рим занимался собою, не утруждая себя заботами о бедных провинциальных епархиях. Прошения о специальных ассигнованиях на проведение минимальных реформ холодно встречались кардиналами и оставались без ответа.

Поэтому Ансельмо Бенинказа по-прежнему жил в Джимелло Миноре, а епископ Валенты ломал голову над тем, что с ним делать и как спасти, по меньшей мере, его бессмертную душу.

Аурелио сложил письма, положил в конверты, запечатал красным сургучом и вызвал посыльного, чтобы тот немедленно отвез их в Джимелло Миноре. Епископ не питал иллюзий насчет важности своих посланий. Он давно служил церкви и знал, что истина может долгие годы лежать на самом виду, прежде чем она дойдет до сердца человека.

Никогда еще Блейз Мередит не чувствовал себя таким одиноким, как на пороге отъезда в Джимелло Миноре.

Короткое, милое сердцу пребывание в доме епископа подошло к концу. Теперь предстояло отправиться к незнакомцам. Ему, дотошному инквизитору, предающему гласности давно похороненные факты… Он останется один на один с ночными кошмарами. Никому больше не сможет поведать свои тайны, лишь будет пытаться вызнать их у других. Уют поместья епископа ему придется сменить на нищету и запустение горной деревеньки, где рождение, смерть и любовь происходят у всех на виду.

Он станет гостем женщины, а в отличие от многих своих коллег Мередит не стремился к общению с особами противоположного пола. Профессия связала его обетом безбрачия, но и по натуре он был холостяком. И терпеть не мог бесед ни о чем за чашечкой кофе. Силы его убывали, и он не хотел тратить даже малую долю того, что осталось, на тривиальность домашних отношений.

И пока садовники спали под оливами, а епископ писал письма, Мередит решил прогуляться по плантации. Он снял сутану, закатал рукава рубашки, чтобы лучи солнца согрели его тонкие, бледные руки, и по узкой тропинке направился к дамбе.

Под деревьями царила прохлада, по земле скакали солнечные зайчики, и жара настигла его лишь на дамбе, открытой ярким лучам. Мередит заколебался, подумав, не повернуть ли назад, под сень сада, но, устыдившись собственной слабости, зашагал дальше, к стене, огораживающей поместье.

На склоне, выше тропы, спали рабочие, подложив под головы пиджаки. И Мередит, давно уже позабывший, что такое крепкий сон, поневоле завидовал им.

Конечно, они были бедны, но не так бедны, как большинство. Они работали на щедрого хозяина. Да, одежда грязная, в пятнах, деревянные сандалии вместо башмаков, но спали они спокойно и по вечерам с достоинством возвращались домой, потому что работали и могли купить муку, вино, растительное масло. В нищей стране с тремя миллионами безработных такое удавалось далеко не всем.

Вскоре он подошел к развилке, где тропа делилась на две: одна вела вниз, к выбегающему из дамбы ручью, вторая – вверх, к седловине холма. Мередит выбрал вторую, рассчитывая, что с вершины откроется красивый вид. Идти было нелегко, из-под ног все время выскакивали камни, но он решительно шел вперед, словно доказывая своему ослабевшему телу, что еще жив и способен на многое.

На полпути Мередит оказался на крошечном плато, неприметном снизу, у дальнего края которого скалы образовали некое подобие пещеры. Блейз Мередит вошел в нее и сел, чтобы немного отдохнуть в тени. Когда его глаза освоились в полумраке, он заметил у земли несколько рядов каменной кладки. На стене остались отметины от верхних рядов, кем-то уже разобранных. Заинтересовавшись, Мередит встал и пошел в глубь пещеры.

Тени сгустились, но пару мгновений спустя он различил маленькую полку, вырубленную в скале, на которой лежало несколько засохших цветков и виноградные листья. За приношениями виднелся кусок мрамора, древний, потемневший от времени, в каких-то пятнах. Мередит не сразу понял, что это такое. Затем увидел, что перед ним кубическое основание статуи, из которого торчал мраморный мужской член.

В стародавние времена, когда на этих холмах рос лес, который впоследствии извели на дрова и стены домов, в этой пещере было святилище лесного бога. Теперь от него остался лишь этот символ способности к воспроизведению потомства. Но цветы-то принесли не то что в двадцатом веке, а совсем недавно – весеннее приношение давно развенчанному идолу.