Томас Гунциг - 10000 литров чистого ужаса

Он на секунду обернулся — Ивана была бледна до жути, пустые глаза напомнили ему взгляд приговоренного к смерти с какой-то фотографии времен Второй мировой войны. Патрис хотел было сказать ей что-нибудь ободряющее, но слов не нашлось. Он задыхался, в боку кололо, в горле полыхал огонь, а Ивана казалась ему с каждой минутой все тяжелее. Обернувшись еще раз, он увидел, что она больше не бежит, а лежит, плавно уходя под воду. Он попытался приподнять ее — она весила тонны. Ее голова моталась из стороны в сторону, как у сломанной куклы, из огромной раны на шее толчками вытекала почти черная кровь. Ивана застонала. Она была еще жива. Патрис в ужасе понял, что сорвется на истерику, если не найдет убежище немедленно, а его срыв станет концом их обоих.

Вне всякого сомнения.

Он снова огляделся, и, когда увидел островок, глаза у него чуть не выскочили из орбит. Это было спасение. Их единственный шанс. Не обращая больше внимания на укусы, он подхватил Ивану под мышки и собрал все свои силы. Ничего не видя от слез, он еле тащил безжизненное тело, пятясь задом к островку, и проклинал все на свете: проклинал себя за то, что столько лет не занимался спортом, проклинал свою стариковскую физическую форму и лишний вес, проклинал родителей, которые не надоумили его есть поменьше жирного, проклинал свою застенчивость, всегда мешавшую ему переступить порог спортзала, проклинал свое телосложение, проклинал свою лень, проклинал свои запотевшие очки, проклинал химию, которую в глубине души ненавидел, проклинал Джей-Си и Марка, которых не было рядом, чтобы ему помочь. Он надсадно кричал. Руки болели нестерпимо. Плевать, он не отступит, он дойдет!

Сквозь бушевавшую в нем ярость он не сразу понял, что дошел.

Они были на островке.

Они были в безопасности.

Патрис рухнул без сил, словно выпотрошенный, но с таким облегчением, что не смог сдержать нервного смеха.

Их убежище было маленьким бугорком из камня и затвердевшей глины, на несколько десятков сантиметров выступавшим из воды. Мертвые младенцы так и кружили вокруг, точно почуявшие добычу пираньи. Они и впрямь походили на этих хищниц своим тупым и страшным упорством.

Ивана рядом с ним больше не шевелилась. Из раны на шее все еще текла кровь. Рана была нехорошая, видно, задета крупная артерия. Он скинул куртку, снял футболку и попытался сделать из нее жгут. Ничего не вышло. Не надо было особо разбираться в медицине, чтобы понять, что тут нужен хирург, срочное переливание крови, медикаменты… А что он мог сделать со своей грязной тряпкой? Ивана дышала слабо, как засыпающий ребенок, казалось, ей совсем не больно, но белая она была как мел, и огромные темные круги залегли под глазами. Никогда Патрис не чувствовал себя таким бессильным. Он просто-напросто не мог ничего сделать — сидел и смотрел, как она медленно умирает. Он погладил ее лоб. Ивана едва заметно вздрогнула, она была ледяная, и Патрис накрыл ее своей курткой. Ему хотелось плакать. Решительно, он прожил никому не нужную жизнь. Он ничем не помог сестре, ничем не помог тете, ничем не помог родителям в их горе, он замкнулся в неуклюжем теле, ограничил свой мир пыльными книгами, никогда и никому не мог подарить любовь, а теперь, здесь, вынужден быть зрителем агонии своей лучшей подруги. Патрис лег рядом и обнял ее. Он никогда в жизни никого не обнимал. Как странно. Тело Иваны было еще теплым, но казалось теперь легким, точно пустая бутылка. Он поцеловал ее в лоб. Ивана вздрогнула в последний раз, долгая судорога прошла по всему ее телу, с губ слетел невнятный звук, и Патрис понял, что она умерла.

Он долго лежал неподвижно. В голове не осталось ни единой мысли. Потом он сел, натянул промокшую от крови футболку, надел куртку и стал ждать.

36. Джей-Си

Джей-Си что-то чувствовал.

Ну и ладно.

Ему было хорошо.

Джей-Си что-то слышал.

Ну и ладно.

Ему было хорошо.

Джей-Си что-то видел.

Ну и ладно.

Ему было хорошо.

У него немного болела голова.

Немного болели яйца.

Какое-то большое существо разговаривало с существом поменьше.

Ну и ладно.

Ему было хорошо.

Еще рядом была девушка.

Красивая.

Ну и ладно.

Ему было хорошо.

37. Марк

Лоранс повела его сквозь туман и вскоре нырнула в узкий лаз в стене пещеры. Она повернула выключатель, и ряд голых грязных лампочек осветил грубо прорытый в скальной породе коридор. Потолок был такой низкий, что Марку пришлось пригнуться, чтобы не удариться головой. Лоранс, обернувшись, улыбнулась ему, как бы извиняясь:

— Первобытные условия… Боюсь, вы привыкли к лучшему…

Коридор вывел их в куда более просторную пещеру, и Марк остолбенел: помещение очень походило на маленькую квартирку, обставленную в типично «подростковом» стиле. Каменные стены были прикрыты дощечками — деревянная обшивка в духе шале на лыжном курорте. К ним были приколоты кнопками постеры популярных певцов и афиши кинофильмов; большая фотография Мерилин Монро над вентиляционной решеткой висела в изголовье кровати, аккуратно застеленной сиреневым покрывалом с набивным рисунком — множество маленьких лошадок. Еще здесь был платяной шкаф, столик для рисования с эскизами цветов и большое кресло, рядом с которым валялись несколько книг карманного формата и старые номера модных журналов. Курилась ароматическая палочка, распространяя нежный аромат сирени, так непохожий на запах жавеля в «большой пещере».

— Хотите что-нибудь выпить?

Только тут Марк осознал, что умирает от жажды.

— Я… Да, я с удовольствием…

Лоранс направилась к маленькому холодильнику.

— У меня остались только «Айс-Ти» и диетическая кока-кола.

Марк выбрал кока-колу. Себе Лоранс открыла банку «Айс-Ти» и села на кровать.

— Вы можете присесть. — Девушка указала ему на кресло. — Вы, наверно, устали.

Марк кивнул и опустился на мягкие подушки. Кресло оказалось восхитительно удобным. Он вздохнул и сделал долгий глоток ледяной кока-колы.

— Спасибо, — сказал он и тут же почувствовал себя как-то глуповато.

— Не за что. У меня редко бывают гости. Честно говоря, вы, пожалуй, мой первый гость… То есть… Мой первый гость — человек…

— Вы обещали мне все объяснить…

Лоранс нахмурила брови, словно раздумывая, с чего начать.

— Мой брат, должно быть, говорил вам, что я исчезла много лет назад.

— Да, говорил.

— События той ночи многое изменили. Но я была мала… И потом, при моей болезни мозги работали плохо… Я вообще-то не очень хорошо помню, обрывками, как если бы все записали на листке бумаги, а потом разорвали его на тысячу кусочков, и найти удалось лишь несколько… Вот так мне помнится та ночь, когда я исчезла. Короче, я помню, как тетя разбудила меня среди ночи, помню, как она обвязала меня длинной веревкой, очень-очень длинной, потом, помню, куда-то спускала, и помню, как я увидела тени — это за мной пришли Друзья.