Брайан Стэблфорд - Ангел боли

Ворота, охранявшие двор, были закреплены в углублении темной арки, и на мгновение человеку пришлось задержаться, чтобы закрыть их за собой, перекрывая вход преследователям. Он знал, насколько абсурдно это действие. Он снова побежал мимо магазинов с закрытыми ставнями, заполнивших проулок, вперед, к лестничному пролету, ведущему к жилым помещениям наверху.

Он споткнулся у подножия лестницы и упал на раненую руку. Боль вонзилась в него и одновременно в Дэвида, как пила, и их сознания слились так, что Дэвид ощутил себя незнакомцем, почувствовал, как рана его открылась, чтобы выплеснуть сгусток крови из его разрывающегося сердца. Но это была лишь боль, только боль без экстатического озарения.

Он поднялся по ступеням, почти что вполз, опираясь одной здоровой рукой на перила. Когда он оглянулся, то увидел, что призрачные волки собрались во дворе, крутясь и подпрыгивая, словно от радости и возбуждения охоты… словно игра окончилась, и они победили.

Он снова оступился на вершине лестницы, но из последних сил дотянулся здоровой рукой до дверного молотка. Он не мог остановиться, хотя его ноги выполнили свою задачу, они нуждались в действии, и ужасный страх того, что может с ним произойти, не давал ему стоять спокойно.

Он все ещё стучал, когда дверь распахнулась, и престарелая консьержка с грозно сдвинутыми бровями выглянула наружу.

— Ради всего святого, — сказал он, сбивающееся дыхание мешало выговаривать слова. — Ради всего святого, приведите сэра Эдварда! Умоляю, позовите Таллентайра!..

Услышав этот голос, Дэвид неожиданно понял, кто это был и чье сознание он сейчас разделял. Но было уже слишком поздно, чтобы это знание принесло ему какое-то преимущество в различении спутанных мыслей человека. Он снова погрузился во тьму.

Ему казалось, будто его поймала и удерживала сеть, подвешенная в пустоте, в то время как образы из ниоткуда атаковали его.

В завывающем штормовом ветре раскачивалось и кренилось судно…

Он находился в каюте, он вцепился в ограждение койки, стараясь стоять прямо, несмотря на качку. Сами стены каюты начали деформироваться — словно бы судно проглотило какое-то ужасное существо.

Газовые рожки начали извиваться, словно змеи, а кресло превратилось в чудовищную гидру.

На нижней койке лежала женщина, но Дэвид не мог толком её разглядеть. Она пыталась выбраться и убежать, но её стройное тело поймали две сдвинувшиеся койки, образовав гигантские дробящие и жующие челюсти…

Он отпустил перила и нетвердой походкой двинулся прочь, пытаясь найти иную опору.

Из плотно сомкнутых губ женщины стекла струйка крови. Она не издала ни звука, когда её схватили, но он подумал, не изменилась ли её форма. По крайней мере, кто-то подумал. Мысли о бегстве сопровождались настоятельной потребностью убраться подальше, пока его самого не изловили и не изуродовали.

Дверь не открывалась, он знал, что её петли были запечатаны там, где сталь стала мягкой и слитной. Он бился в дверь и звал на помощь. Один из газовых рожков ранил его, горячее стекло прорвало одежду и кожу. Словно огромный сфинктер, открылся иллюминатор, и его вынесло наружу, как будто сильным ветром.

Он подумал, что его выбросит в бушующее море, и он утонет. Но его швырнуло, как снаряд, через изорванную ветром ночь и несло милю за милей через шторм, хлеща и стегая каплями дождя, которые жалили бы как пули, если бы он не впал в ледяное оцепенение, предохраняющее от ощущений, от мыслей, от снов… пока он, наконец, не опустился к улицам города.

Появились призрачные волки, и он бросился бежать.

«Париж, — подумал Дэвид, выловив информацию из потока бессвязных воспоминаний. — Это Париж. Это Адам Грей, предпочитавший имя Уильям де Лэнси. А убитая женщина, уничтоженная этой ужасной, жадной магией…

Это Сфинкс, создание Баст.

Сфинкс уничтожена!

Неожиданно, одинокий и лишенный тела в пустынной темноте, Дэвид Лидиард почувствовал, как ужасающий страх растет внутри него. Ангел, которую он называл Баст, создала Сфинкс, и если Сфинкс заманили в ловушку и убили. Возможно, не уничтожили совсем, учитывая, что её породу очень сложно уничтожить, — но как минимум приговорили к такому же долгому сну, как тот, в который иногда впадают оборотни. Но это значит, что Баст действительно ввязалась в смертельную схватку!

Де Лэнси, если можно верить тому, что видел Дэвид, спасся. Но де Лэнси был самым незначительным инструментом Баст, не стоило труда его убивать — хотя, возможно, он до сих пор был в опасности. И то, что он нашел сэра Эдварда, увеличивало опасность.

Дэвид не мог не задуматься о том, что баланс судьбы нарушен не в пользу его заносчивой госпожи. Вполне возможно, что потенциальная богиня, выбравшая Дэвида своим невольным оракулом, проигрывает сражение.

«Я не знаю, мертва ли Сфинкс, — сказал он про себя. Он бы сказал это вслух, если бы мог говорить. — Это мог быть ночной кошмар, а не воспоминание о реальном событии. А может, то была иллюзия, но тогда к ней все равно стоит присмотреться. Пока что я не могу сказать, что знаю правду».

Сэр Эдвард мог бы гордиться педантичностью своего зятя, но Дэвиду не удалось долго сохранять свой скепсис, потому что снова возник свет, и зрение вернулось к нему.

Увы, понял он с мучительной неприязнью, это чужое зрение, а не его собственное. Его суматошной одиссее ещё не было позволено завершиться.

Женщина гляделась в зеркало, и он видел её так, как она видела себя: седеющие, но все ещё темные волосы, сухощавое, но на редкость гладкое лицо, без морщинок у глаз и рта, блеклые, проницательные глаза скорее серого, чем синего цвета.

Она внимательно изучила себя, высматривая новые признаки приближающейся старости, зная свое лицо достаточно хорошо, чтобы замечать каждую морщинку. Дэвид видел её иначе — как незнакомку, отмечая следы былой красоты за строгостью черт, жесткость её внешности, суровость взгляда. Ей было не меньше шестидесяти, но она сохранилась благодаря силе воли и жесткой дисциплине, изо всех сил стараясь придать своей хрупкой плоти твердость камня.

И к чему все это? Противостоять и не сдаваться, на её необычный манер, давлению времени и судьбы. Она чувствовала, что жестокие жизненные обстоятельства ограбили её. Ей не досталось то, что иные получают от рождения. Она родилась бедной, не получив ничего, кроме нежной юной красоты, и она торговала ею ради желанной выгоды.

Теперь, когда первоначальный капитал был израсходован, она торговала красотой других, но все за тем же: чтобы бороться с жестокими обстоятельствами, которые ничего ей не дали и которым она собиралась взамен отдать как можно меньше.

Дэвид видел и понимал, что в эти спокойные минуты, пока ничего не происходило, Мерси Муррелл могла взглянуть на себя прямо и без уловок.