Долгий путь на Бимини - Шаинян Карина Сергеевна
Отец оказался прав. Вскоре после его возвращения рядом с островом появился огромный галеон. Случайно ли появилось судно у берегов, или капитан нарочно искал их землю? со злом ли, с добром пришел корабль? – неважно. Граница была взломана, туманная стена преодолена – а значит, галеону суждено было бросить здесь якорь.
Жители деревни молча смотрели, как от корабля отделяется шлюпка и неуклонно скользит к берегу. Ничего хорошего от зашевелившейся вдруг судьбы они не ждали, знали, что спокойная жизнь взаймы закончилась – целая сотня лет взаймы, и что скоро им всем придется уйти вслед за теми, с дальних островов. За этим галеоном придут другие, как он сам пришел следом за судном поменьше, с черными парусами, которое побывало на архипелаге всего несколько месяцев назад. Его тоже вела судьба, и никто на свете был не в силах изменить этот путь.
Чернокожие гребцы остановили шлюпку, едва достигнув мелководья, там, где в кораллы врезался песчаный язык. Опасаясь индейских стрел, матросы наотрез отказались подходить ближе к берегу. Каррересу пришлось брести по пояс в воде – над белым песком она выглядела бирюзовой, отдельные выступы кораллов казались пятнами коричневой мути; их приходилось обходить, чтобы не нарваться случайно на морского ежа или ядовитого моллюска.
Крутой берег в кружевной оборке пляжа казался пустым, лишь где-то наверху раз вскрикнула птица и затихла. Но доктор знал, что за ним наблюдают. Еще с галеона он приметил дымок над скрытыми деревьями хижинами. Чем ближе подходил к берегу Карререс, тем явственней ощущал десятки напряженных взглядов. Снова вскрикнула птица, зашуршал, будто на ветру, подлесок. Карререс едва успел отжать полы камзола, как оказался окружен мрачными, настороженными индейцами.
Один из них, крепкий мужчина с тревожными глазами, приблизился к Каррересу.
– Я умею говорить как эти черные люди, – сказал он, ткнув пальцем в матросов. – Ты здесь зачем?
– Как называется это место?
– Талар.
– А все вместе? – Карререс обвел рукой остров и море, усеянное зелеными и синими, яркими и туманными кляксами островов.
Протяжный, гортанный звук.
– Это что-то значит?
Мужчина пожал плечами, обвел рукой горизонт, копируя доктора. Потом опустил ладонь, рисуя новый круг – теперь вокруг деревни. Покивал. Переглянулся с подошедшим поближе стариком.
– Окрестности? – сам себя спросил Карререс. Попытался повторить название – один из стариков, тихо фыркнув, поправил. Произнес то же на языке чернокожих – старик недоуменно сморщился, но мужчина кивнул. – Окрестности… Пределы, – пробормотал Карререс и медленно, мечтательно улыбнулся.
Полчаса спустя матросы перевезли на берег небольшой сундук, в котором хранилось все имущество доктора. Дождавшись отлива, галеон поднял якорь, оставив Карререса обживаться в Пределах.
Ничего этого Хе не видел: он лежал дома, и лихорадка пожирала его, как дикая кошка. Как сотня золотистых кошек с горячими шершавыми языками, пробирающимися прямо в мозг через раны, оставленные на лице кинжальными когтями. Его щеки и шея были обложены свежими листьями алоэ и прикрыты влажными тряпками от мух, но жар и боль были нестерпимыми. Кошачья шкура сушилась у входа, распяленная на доске, но эту схватку Хе проиграл.
Где-то под самым потолком закачалось лицо отца, а рядом – незнакомое, странно-белое, поросшее коротким темным волосом. Хе вскрикнул от страха и закрыл глаза: сейчас этот ужасный человек ухватит его за руку и утащит в вечные сумерки. Отец заговорил на языке, который выучил в путешествии:
– Это мой сын. Он умирает.
Бледнолицый наклонился над Хе, взял за руку, но тащить не стал.
– Он не умрет, – сказал он.
– Благодарю тебя, Самеди, – поклонился отец, и Хе захотелось завизжать. Дух смерти улыбнулся и покачал головой:
– Страха здесь больше, чем смерти. Зря зовешь меня Самеди. Смотри, напугал.
– Он не твой?
Бледнолицый устало вздохнул. Так вздыхал отец, когда не верили в его рассказы о дальних островах.
– Принесите чистой воды, – сказал Самеди.
Карререс прожил в Пределах около трех месяцев. Как он и ожидал, это было ленивое, спокойное существование, изредка оживляемое туземными праздниками да вылазками в соседние племена. Индейцы держались дружелюбно, но отстраненно, приняв на веру не вполне человеческое происхождение Карререса. Доктора это полностью устраивало. Единственным, с кем он сблизился, был мальчишка Хе. Его раны зажили, но остался парализующий страх, который не позволял выйти за пределы деревни и навевал ночные кошмары. Карререс надеялся избавить мальчишку и от этого. Работать с ним было одно удовольствие: простодушный Хе был весь как на ладони, и иногда Каррересу казалось, что он может перебирать его мысли руками.
О Бимини на Таларе хорошо знали; любой ребенок мог сказать, что чудный остров находится где-то в центре архипелага. Но дорогу к нему никто указать не мог. Больше того: Карререс начинал сомневаться, что Бимини вообще стоит искать. Однажды он спросил об этом напрямую; в ответ пожилой, но все еще сильный шаман удивленно пожал плечами. «Ты уже ищешь», – ответил он. То ли констатировал факт, то ли намекал на то, что коготок доктора уже увяз; Карререс не настолько хорошо знал местный язык, чтобы суметь выспросить такие тонкости.
Сопоставляя расплывчатые рассказы индейцев с болтовней капитана Брида, Карререс испытывал смутную тревогу. Как он и предполагал, волшебный источник дарил не только бессмертие. Карререс частенько думал, что, собрав и проанализировав легенды о Бимини, он узнает о нем намного больше, чем попав на сам остров, – и заодно избежит непонятной, но явной опасности, которой грозило путешествие. Он понимал, что самым разумным было бы отказаться от поисков. Уехать на Эспаньолу или Кубу, а то и вернуться в Европу. Привести наконец в порядок накопленные сведения и размышления; может быть, издать монографию. Карререс мальчишески ухмылялся, представляя, как полезут на лоб водянистые глаза старых профессоров в Алькала-де-Энаресе и Саламанке.
Несмотря на эти мысли, Карререс все-таки начал планомерно обследовать острова на небольшом парусном каноэ, – больше из упрямства, от безделья, для собственного удовольствия, чем от действительного желания что-нибудь обнаружить. Карререс не торопился: из разговоров с туземцами у него создалось необъяснимое, но твердое впечатление, что такие поиски ни к чему не приведут. Иногда он ловил себя на том, что втайне радуется этому.
Пока были изучены лишь островки на юго-западе от Талара. Острова архипелага, его туманные проливы и бухты были наполнены тихой, почти печальной на первый взгляд красотой, которая никогда не надоедала Каррересу. Казалось, под безмятежной оболочкой густым разноцветным варевом бурлит сама жизнь. Каноэ медленно скользило по спокойному морю, и Карререс открывал для себя то коралловый риф, то облюбованную кудрявыми пеликанами скалу, то живописную бухту с впадающей в нее прозрачной речушкой.
Нашлось на островах и золото. Из любопытства Карререс попытался намыть песка и без особых усилий набрал мешочек размером с кулак. Но старатель из доктора вышел так себе: он постоянно отвлекался то на яркую птицу, то на смешную семейку мартышек, или просто задумывался, любуясь журчащей по камням водой цвета чая. Монотонная работа могла дать время для размышлений, если бы не необходимость внимательно рассматривать содержимое решета. Каррересу скучно было рыться в донном песке. Он предполагал, что полгода работы могут сделать его по-настоящему богатым человеком, но идея целыми днями сидеть на ручье с грохотом в руках не могла привлечь его всерьез.
Однако когда до Талара дошли первые слухи о пиратском бриге, объявившемся на островах, Карререс первым делом подумал, что авантюристов приманило золото. Но следующие новости заставили его встревожиться. Бриг под черными парусами нигде не задерживался. Бросив якорь в очередной бухте, пираты с необъяснимой жестокостью убивали всех, кто попался им на пути, и, оставив за собой спаленные деревни, шли дальше, взяв только еду и воду. На Таларе стали появляться беженцы, чудом спасшиеся после нападения. Вздрагивая от пережитого, они рассказывали пронизанные ощущением тягучего кошмара истории о пиратах, которых не берут стрелы и копья, и их красноволосом капитане, похожем на мертвеца.
