Николай Берг - НОЧНАЯ СМЕНА. КРЕПОСТЬ ЖИВЫХ.

- Выто не меньше ее старались. Женщин вроде тоже ругать не с руки - улыбается повар.

- Ну, я вообщето читал, что у детей очень сильно срабатывает психосоматическое при такой ругани. Американцы до войны вон поставили такой инцидент - половину сиротского дома заиками сделали только тем, что каждый день им говорили - они дураки и заики.

- Да? Было такое? - рассеянно спрашивает Бурш, доставая из свертка бутылку коньяка и свертывая пробку.

- Эксперимент с участием 22 детей в 1939 году поставил профессор Уэнделл Джонсон из университета Айовы и его аспирантка Мэри Тюдор. Детей поделили на контрольную и экспериментальную группы. Контрольной группе говорили только похвалы, особенно радовались тому, как дети чисто и правильно говорят. Экспериментальную группу, наоборот, постоянно попрекали мельчайшими ошибками, и все время называли заиками. В результате у детей, которые никогда не испытывали проблем с речью, но на беду оказались в экспериментальной группе, развились все симптомы заикания, которые сохранялись и дальше, у многих на всю жизнь. Нечто подобное позже проводили немцы в концлагерях, с такими же результатами. Вы этот эксперимент имели в виду?

- Ага.

- Надо же - вертит головой Бурш, расставляя болееменее чистые мензурки на покрытой полотенцем табуретке и ломая плитку шоколада. Шоколад «врачебный», с сединой - почемуто часто именно такой лежалый шоколад и конфеты пациенты лекарям дарят.

- Что - надо же?

- Век живи - век учись. Нежелающий учиться останется безобразен, мерзок и затхл. Вы мензурку сможете удержать? - обращается Бурш к повару.

- Лучше во чтонибудь побольше. И небьющееся.

- Пластмассовый стаканчик подойдет?

- Подойдет. Много не наливайте.

- Ну что, почтенный служитель Эс. Ку. Лаппа - каков будет тост? - осведомляюсь я у Бурша.

- За то, что мы живы. Пойдет?

- Пойдет! Будем здоровы.

Коньяк оказывается неожиданно хорошим. Мягко греет глотку и сворачивается теплым уютным клубком в желудке.

- И, тем не менее, получается, что мамку эту вы поставили в такое же положение.

- И она теперь тоже поглупеет…

Это приводит меня в смущение. Эк они оба на меня насели.

- Ну, хорошо. А как было надо?

Мы принимаем по второй стопочке. Биологу - повару шоколад закидывает в пасть Бурш, пользуя для этого пинцет.

- Может быть, стоит поступать по правилу любимых мной англосаксов. Они никогда не ругают себя и своих. Принципиально.

- Обоснуйте, Федор Викторович.

- Могу и обосновать. Недалеко ходить - известны вам такие выражения как «красная тонкая линия» или «атака легкой бригады»? Или не менее известная чисто английская формулировка настоящих джентльменов при катастрофе на море: «женщины и дети вперед!»

- Конечно известны. «Тонкая красная линия» - это английский полк, построенный в две шеренги, а не в четыре, потому как русских было невероятно много и фронт было не закрыть, символ невероятных усилий на пределе возможностей, «атака легкой бригады» - опять же героическая атака на позиции русских пушек, символ героического самопожертвования, ну а последнее - это сначала спасают на шлюпках женщин и детей, а уж мужчины - как получится, символ джентльменства. Итак?

- Итак вы - образованный человек - знаете про героизм английского полка. А можете привести пример такого же героизма, против превосходящих сил врага, ставшего нарицательным, но уже из нашей истории - и чтоб об этом символе знали и инглиши? Затрудняетесь? А ведь у нас таких полков не меньше наберется, чтоб сражались как минимум не хуже. Но кто о них помнит? Вот, например Апшеронский пехотный полк носил сапоги с красными отворотами - как символ того, что в бою стоял по колено в крови. Кто из вас двоих может вспомнить - в каком сражении это было?

Мы с Буршем переглядываемся. Вздыхаем хором.

- Атака легкой бригады - вообще праздник. Не было там никаких русских пушкарей - пушки русские есть только в стихах Тениссона и в отчете о бое английского генерала… Русские увозили захваченные на редутах трофейные турецкие пушки, которые к тому же не стреляли, ибо турки успели заклепать орудия, сделав их негодными для стрельбы (до сих пор в потерях по Балаклаве в английской литературе указываются их и русские потери, союзникитурки за людей там не считаются). С конницей Кадригана разобрались фактически пара рот пехоты, Севские драгуны и казаки. И никаких пушек. Это англичанам просто показалось, от скорости резни, что их орудиями трепали, на деле обошлось стрелковым оружием. Да и атака была нелепой и по глупому приказу. Но вы в курсе только о героизме.

Что касается параходофрегата «Биркенхед», то и с ним все неладно. Чудо техники для своего времени - на 1852 год самый большой металлический пароход. Везли морскую пехоту и пассажиров - частью семьи военных. Напоролись на подводную скалу - и капитан дал приказ - «Задний ход!» Ошибочный приказ - в дыру хлынула вода. Стали быстро тонуть. Возникла паника - и вот тутто и прозвучал приказ - военным построиться на корме, женщинам и детям - сесть в шлюпки. Далее - по английской легенде все женщины и дети спаслись, а морская пехота ушла под воду вместе с кораблем, что дало шанс спастись всем гражданским. Когда судно уходило под воду - военные пели гимн Великобритании. Красиво все, тонно, величаво.

Проблема только в том, что среди спасенных не было ни одной женщины и ни одного ребенка. Трагедия была вот в чем - две самые надежные гребные шлюпки крепились к кожухам гребных колес. Кроме затопления отсеков от столкновения на корабле возник пожар в машинном отделении, отчего машины нельзя было остановить - колеса вращались, и он так и шел себе. Как на грех обе шлюпки, куда посадили женщин и детей, затянуло при спуске под работающие колеса, а некоторое количество стоявших на корме морских пехотинцев спаслось благодаря кускам деревянной обшивки палубы - как на плотах. Фамилия капитана была Сальмондс.

Вот и смотрите, насколько легенды и гордость Англии соответствует действительности. Но - даже если эта страна не права - это моя страна! На том и стоят.

- Я теперь понимаю, почему Старшой охотничьей команды хотел вас сюда привезти.

Толстяк конфузится, спрашивает, где нынче этот его поклонник.

- Погиб сегодня ночью.

- Жаль, давайте помянем.

Мы поминаем Николаича, молчим…

- А теперь - какие намеренья? - смотрит вопросительно Федор Викторович.

- Какие тут намеренья могут быть. Жить дальше.

- И по возможности так, чтоб легенды о нас не пришлось исправлять и дополнять - заканчивает за меня Бурш.

Мы выпиваем за это, убираем остатки буйного пира и идем - повар в палату отсыпаться, а мы - на сбор, где должны нам рассказать чтото новое, в некрофауне появившееся. И что самое смешное - нам не очень это нужно, остаться в легендах. Просто прожить свою жизнь почеловечески…

Не так много.

Не так и мало.