Маргарита Епатко - Ущелье

– Ну и пусть, – руки девушки спустились ему на грудь, прошлись по широкому воротнику свитки и добрались до пуговиц. – Я буду второй, третьей женой. Наши законы дозволяют.

Никола хотел ответить, что у них законы совсем другие. Но глаза девушки были так близко. Она так нежно, так умоляюще смотрела на него. Его сердце дрогнуло.

– Мы бросим все. Уедем прямо сейчас, – красавица справилась с пуговицами и свитка распахнулась. Рушник лежавший за пазухой, упал под ноги Николе.

– Что это? – девушка отшатнулась, отступая назад. Будто не рушник, а пес цепной неожиданно встал между ней и казаком.

– Это, – Никола никак не мог найти подходящее слово. Мысли спутались в голове, как нитки в клубок.

– Не помешал? – голос Грицко щелкнул плетью.

– Андрюха, ты?

– А то кто ж, – казак подошел, провожая взглядом, убегающую в лес черкешенку. Он поднял рушник и протянул его другу. – На и застегнись. А то хозяева наши подумают чего.

– Она сама, – сказал Никола, исподлобья глядя на Грицко. – Богом клянусь, у меня и мыслей никаких не было.

– А я че всегда вам говорю. Бабы сами все решают. И мыслей сразу никаких. – Грицко хлопнул друга по плечу. – Пойдем, я тебя господин помощник атамана до дому провожу. А то выглядишь ты как-то не в себе.

Писарь пробирался по редкому лесочку за мостом поминутно оглядываясь по сторонам. Он то ли искал кого-то, то ли прятался от чего-то.

– А вот и наша дорогая потеря, – сказал кто-то рядом.

Писарь закрутил головой, стараясь найти источник звука.

– Здесь я. Поди поближе, – прозвучало сразу с нескольких сторон.

Горное эхо плясало вокруг, насмехаясь над худым прихрамывающим человечком.

– Прости ты меня за ради бога, – от страха Антип опустился на колени и закрестился, – не со зла я, исключительно с испугу.

– Нашел время бога поминать, – перед носом писаря появились черные сапоги из дорогой мягкой кожи.

– В таких сапогах не по лесу ходить, а на коне гарцевать, – подумал Антип.

– Ты вставай, милейший, если пришел, – поручик или черкес или черт его знает, кем он был, протянул руку в белой перчатке.

Писарь ухватился за нее, поднимаясь.

– Ручки то у вас холодные. Небось, продрогли в лесу, – подхалимски произнес он.

– Мне теперь всегда холодно, – неожиданно искренне и тоскливо сказал поручик. Синяя форма драгуна в ночи выглядела почти черной. – Одна радость – ее увидеть. А ты мне мешаешь это сделать, – прорычал он, хватая казака за горло.

Писарь обеими руками вцепился в запястье поручика. У него все прыгало перед глазами и оттого смуглое лицо стоящего перед ним человека преображалось, становясь то клыкастым, то рогатым, то вовсе бледным с отвислыми губами, как у покойного дьяка, которого на днях хоронили в станице. Внезапно, поручик отпустил его, как кошка, наигравшаяся с добычей.

– В следующий раз убью, – произнес он.

– Не будет следующего раза, клянусь, – писарь сделал неуклюжую попытку перекреститься. Но вовремя опустил руку, понимая с кем имеет дело. – Я того, лошадей как отравил, испужался очень. Сам не знаю с чего. Не пойму, кой бес меня наверх понес …

– Хватит, – жестко прервал поручик. – Ты деньги получил, а не отработал толком.

– Отработал, – закивал головой писарь, – вот, что я принес, – он полез за пазуху и, достав бумагу, сунул ее в перчатку поручику.

– Что это?

– Нам карта была дадена, в какое место идти. Я эту карту-то и перерисовал.

Поручик поднес бумагу к лицу. Пробурчав что-то сердитое, он спросил: – А там что делать будете?

– О том написано в специальном конверте под нумером пять. Его господин старший помощник атамана хранит как зеницу ока, – писарь замолчал, ожидая реакции на слова.

– Хватит юлить. Чего хочешь? – презрительно скривил губы поручик.

– Денежков еще. Я бы отсюда уехал. Климат гнилой. Людишки поганые. И не только трактир, а постоялый двор открыл. Ведь всю жизнь на службе, а в кармане вошь на аркане, – хитрый писарь пустил слезу, утирая ее кулаком.

– Будет письмо, будут и деньги.

– Так вот же оно, – писарь снова полез за пазуху, вытаскивая конверт с жирно написанной пятеркой.

– Письмо читал? – поручик швырнул на землю перед писарем глухо звякнувший мешочек.

– Да что вы, – отмахнулся писарь, засовывая кисет с деньгами в подсумок для патронов. – Проверьте, там и печать сургучная на месте.

– Не врешь, на месте. Значит, по карте пойдете?

– Угу, – кивнул Антип.

– Там и встретимся, – поручик хихикнул, выдавил из себя еще один болезненный смешок, а потом захохотал, заухал будто филин.

Не чувствуя под собой ног, писарь бросился из леса. Перебежал через мосток и, влетев в аул, наткнулся на Грицко, задумчиво мусолящего самокрутку.

– О це? – казак, только что уложивший в сакле на сундук Николу задумчиво посмотрел на Антипа. – Теперича и господин атаманов писарь с гулек пожаловали.

– Кто о чем, а вшивый о бане, – зло бросил писарь, пытаясь пройти мимо казака. Но Андрей заступил ему дорогу, перегораживая и без того узкий вход в саклю.

– Гулял я по лесу, воздухом дышал. Для здоровья, – проворчал писарь.

– И я говорю, гулял, – пробасил Грицко, – и как здоровье? – он внимательно посмотрел на бледного и растрепанного писаря. – Ох, не бережете вы его. В том лесу гляжу то ли филины, то ли бесы воют.

Со стороны реки продолжало доноситься теперь уже едва слышное уханье.

– Отойди, ирод, – выпалил Антип.

– Я че, я ниче, – казак отодвинулся, посмотрел в спину писарю и пошел к своему месту ночлега. Потоптался немного у двери, вертя в руках так и не раскуренную цигарку. Дверь распахнулась и из нее выскочил черкес в надвинутой по самые щеки шапке. Он оттолкнул Грицко и побежал вглубь аула.

– Все гуляют, – проворчал Грицко, – вваливаясь в саклю. – Воздух здесь что-ли такой?

Максим лежал с закрытыми глазами, делая вид, что спит. Ему до смерти надоела болтовня Грицко. Но не мог же он молодой еще безусый казак, сказать об этом прямо. Он с облегчением вздохнул, когда Грицко вышел из домика. Устроился на сундуке поудобнее, готовясь теперь уже по-настоящему заснуть. Долгожданный сон мягкой теплой волной прошелся по его телу, расслабляя мышцы и склеивая дремотой глаза. Бесшумно открылась дверь. Кто-то, едва ступая по глиняному полу, проскользнул мимо Максима. Парень обернулся, понимая, что Грицко вряд ли бы стал проявлять такую деликатность. Вор рылся в тряпье, сваленном в углу. Наконец он нашел футляр с мечом и вытащил кинжал, намереваясь вскрыть замок.

– Не твое не замай, – Максим, положив руку на плечо незнакомца, развернул его к себе лицом. И остолбенел от увиденного. Это был Исмаил. Любимый сын бея. Его троюродный брат и друг.