Валерий Ковалёв - Рукопись из Тибета

Время идет, молодой пашет — ничего не меняется. Разве что дерут еще больше.

Тогда вскрывается второй конверт. В нем значится «Обещай все осознать, и исправиться». Это тоже принимается к исполнению. Служба катится дальше. Теперь уже майора, начальство все равно жучит и гнобит, подходит «край», и он читает последнее послание.

«Готовь три конверта» написано там.

Вот такая притча, старлей, — закончил Дувалов, поле чего мы дружно рассмеялись, а потом я сказал.

— Все понял, товарищ майор. — Давайте акт. И учиил подпись.

Довольный, что все закончилось миром, Дувалов пригласил меня отобедать в недорогой ресторан. Расположенный в старой части города. Туда мы добрались на его служебном «Рено», который припарковали на стоянке.

Из ресторана открывался отличный вид на голубой залив с замком Иф, описанным Дюма в «Графе-Монтекристо», на овеваемой легким бризом террасе было комфортно и немноголюдно.

Майор заказал мидии, сваренные в луковом бульоне, жареную макрель под соусом, провансальский сыр и бутылку «Пастиса».

— Сорок пять градусов, — сказал, разливая в рюмки пахнущую анисом жидкость.

— Ну, за Партию и правительство! — провозгласил тост, и мы дружно подняли рюмки.

Когда выхлебали бульон с морепродуктами, я учинил ответный — за здоровье майора, вслед за чем перешли на «ты». Отбросив субординацию.

Дувалова звали Анатолий, и он рассказал мне много интересного. Из того, что имеет отношение к оперативной обстановке. Оказалось, что помимо консульства, в качестве «довеска» мне предстояло обслуживать еще и наше торгпредство, а также бывать на разного рода деловых встречах и приемах.

— Там не вздумай бухать, — многозначительно сказал Толя. — Французская контрразведка любит подставлять на них своих баб. Трахнешь такую и попался на крючок. Со всеми вытекающими. Усек?

— Ага, — сказал я, поежившись. — Не буду. А как наш контингент? В смысле в консульстве и торгпредстве?

— Скажу тебе честно, говно, — наклонился ко мне майор. — Половина блатных и никакой любви к Родине.

— Иди ты! — выпучил я глаза. — А где же патриоты?

— Патриоты только в «органах», как мы с тобой — оглянулся он по сторонам. — Остальным верить нельзя. Как говорил папаша Мюллер.

— Так что же делать? — изобразил я притворное удивление.

— Выявлять и отправлять в Союз. А там сажать, — потянулся Анатолий к бутылке.

Завершая обед, мы выпили по чашке кофе, майор был «ни в одном глазу», (сказывалась старая школа), после чего уплатив по счету, вернулись к себе на службу.

В последующие три дня Дувалов передал мне на явочной квартире, расположенной в пригороде, имевшуюся у него агентуру. В их числе пять сотрудников наших консульства с торгпредством, а также трех французов.

Ну а после с чистой совестью убыл в Союз, пожелав мне на прощание удачи.

Я же занял майорский кабинет и вселился в его служебное жилье, а еще получил в распоряжение казенный «Рено». После чего почувствовал себя настоящим Штирлицем.

Задерживаясь допоздна, привел в порядок литерное[96] и агентурные дела, а также другие документы; составил график работы с источниками[97] и стал их понемногу доить[98]. Впрочем, без особого успеха.

Отечественные сексоты сообщали разную мелочевку, вроде того, кто среди своих слушает «вражеские голоса», фарцует или травит политические анекдоты, а французы вообще несли всякую ахинею, требуя за них оплату.

Между тем мне нужен был успех, для закрепления позиций и дальнейшей реализации плана. А то ни дай Бог, раньше срока вернут назад, и все мои усилия насмарку.

— Может подготовить меморандум[99] в отношении изменника Родины из ГРУ Ветрова, уже завербованного здесь и трудившегося на французскую разведку? — думал я. Рискованно. Начальство потребует обоснований. А то еще хуже — решит, что я сам «крот»[100] и свернет голову. Нужно что-нибудь другое. Ближе к телу.

— Пошевели мозгами шире, — подсказала чекистская составляющая. До этого момента все четыре молчали. Не иначе переваривая заграницу.

— А что? Это мысль! — воодушевился Волобуев и начал шевелить. Подкорка выдала целую серию еще не случившихся событий, лишние я отсеял, остались два. Которые вполне можно было использовать.

«24 сентября советские спортсмены Людмила Белоусова и Олег Протопопов запросили политическое убежище в Швейцарии»;

«26 октября Президент Южной Кореи Пак Чон Хи убит агентом иностранной спецслужбы».

— Так, эти танцоры пусть валят, невелика потеря, — решил я, — а вот убивать лидера дружественной нам страны не дадим. Хрен вам в рыло.

Теперь нужно было реализовать проект. Для чего, несколько раз наведывавшись в порт и посетив тамошние притоны, я завербовал корейца. Представившись сотрудником французского Интерпола. Документы прикрытия для этого имелись самые разные.

Он был из эмигрантов, за деньги готов на все и под мою диктовку накатал нужную информацию. Я ее закрепил сведениями якобы полученными от доверенного лица[101] и, связавшись с Парижем, попросил встречи со своим начальником.

А на ней ознакомил того с полученным оперативным сигналом.

Полковник заглотал наживку, даже не потребовав контрольной встречи[102], сказал «хорошо служишь сынок, так держать», доложил в Центр, и колесо завертелось.

В конце октября в ряде газет появилось сообщение о предотвращении покушения на Пак Чон Хи, а также задержании корейской спецслужбой американского наймита.

Мой шеф получил за это медаль, а Волобуев премию в размере двух должностных окладов.

— Ну вот. Есть первый результат, — сказал я себе, пересчитывая в кабинете премиальные франки. — Теперь можно немного расслабиться.

И пустился «во все тяжкие», желая изведать прелести загнивающего капитализма. Для этого после службы возвращаясь в свою холостяцкую квартиру, я менял скромный костюм фабрики «Большевичка» на иностранное шматье, садился в «Рено» и отправлялся в злачные места Марселя.

Еще находясь в Москве и готовясь к этой командировке, я читал обзорную справку по городу, называемому еще «Вратами Алжира». В ней значилось, что это французский Чикаго.

Из почти миллиона жителей, двести тысяч были выходцами из стран Магриба[103], сто пятьдесят тысяч из Южной Сахары (так называемой Черной Африки), чуть меньше из Центральной Азии и Китая. Среди молодежи число «понаехавших» составляло еще больше. В Марселе грабили на улицах, в барах, банках и даже в машинах. Причем с равным успехом в любое время суток.