Виктор Точинов - Пасть

— Не понимаю одного — почему их так мало? — спросил Капитан, словно все остальное в этом мутном деле было ему понятно. — Если бы сработал весь контейнер, началось бы такое… А тут всего один, много — два…

— Тебе мало? — недобро удивился Генерал. — Может, выпустить еще несколько для комплекта?

И добавил серьезно:

— Не ломай голову. Можно придумать с десяток вполне правдоподобных версий — а что толку? Ничем они нам не помогут. Какая разница на данном этапе? Что имеем, то и имеем…

Они не знали, что больше месяца назад…

…от всего увиденного у Зуева перехватило горло — работал он первый год, и это дело оказалось лишь третьим на его счету, связанным с трупами. Но те, первые два жмурика, ни в какое сравнение не шли: убитый током в результате преступной халатности и жертва бытовухи — банального убийстве кухонным ножом после совместного распития… Труп того зарезанного алкаша тоже, конечно, не картина Рембрандта, но сегодняшнее зрелище… Никакие фотографии из старых дел, никакие казенные строчки протоколов не передают, к примеру, запаха — тяжелого запаха смерти… А уж вид… Зуев старался, чтобы взгляд не захватил сразу всю картинку, специально фокусировал его на отдельных деталях кровавого месива — и все равно через пять минут не выдержал, ушел в дом, оставив хлопотать у трупов экспертов и фотографа…

Дикий разгром внутри не добавил ему душевного спокойствия — следы первобытного, просто животного буйства действовали угнетающе — но здесь по крайней мере не было крови и разбросанных по траве частей тела. И сдавившая глотку невидимая петля понемногу ослабла… Зуев сглотнул комок в горле, подошел к раковине, повернул кран — легкое шипение, бульканье где-то в глубине труб. Ему повезло, ему несказанно повезло, не иначе как родился под счастливой для прокурорских работников звездой, — вода из брошенного отвернутым крана ушла в канализацию. Не вся — на дне водонапорного бака оставалось около ста литров, резерв на случай непредвиденных поломок системы, но чтобы добраться до них, надо было завернуть один и открыть другой вентиль наверху, у бака… Зуев всего этого не подозревал, как не подозревал о своей счастливой планиде, — увидел пластиковую пятилитровую бутыль с водой, отыскал целый стакан в груде битой посуды, налил и выпил. Присел на стул с измочаленной свинцом спинкой, задумался…

Работу с отпечатками здесь уже закончили, хотя она казалась чистой формальностью, картина и так ясная — сосед бизнесмена не уследил за крупной и опасной собакой, буквально разодравшей мальчика… Не уследил и схлопотал заряд картечи в голову от озверевшего при виде такого зрелища отчима пацана. Да тут и озвереешь… Зуев готов был прозакладывать все свой шансы дослужиться до прокурора района за то, что отпечатки на брошенной “Сайге” принадлежат хозяину дачи и никому иному. Осталось только взять убийцу. Особо сложной его поимка не представлялась, очень даже может быть, что успокоится, все обдумает и явится завтра с повинной… И если хороший адвокат построит защиту на том, что убитый натравил пса на мальчика и пытался натравить на Колыванова… Да, тут можно отделаться дешево…

Зуев выпил еще стакан воды и неохотно, вышел на улицу… Всего этого Капитан с Генералом не знали. Сводку, где упоминалась трагедия в Редком Кузьмино, Капитан видел, он поглощал тогда огромные массивы информации, пытаясь найти хоть какую зацепку, но — прочитал на лету, в полном смысле слова, через час после взлета борта Печора — Усть-Кулом, и внимания она не привлекла. Да и с чего? Мало ли убийц и грабителей, мошенников и аферистов объявляют в розыск? Про обстоятельства, предшествовавшие убийству, сводка умалчивала…

Дело Колыванова всплывет несколько месяцев спустя, когда Катя, жена бизнесмена (так ни разу с тех пор и не побывавшая на заколоченной даче), отчается в способности следствия дать приемлимые для нее объяснения случившемуся — и обратится к частным сыскарям…

Хотел вернуться незаметно — не получилось. Из-за забора моментом высунулась Клавдия, соседка. После смерти жены она — одинокая, пятидесятилетняя — все чаще цепко поглядывала на старика и его хозяйство.

Он прикрыл калитку, брякнул к поленнице обрывки цепи и фомку. И тут Клавдия — поняла.

— И-и-и… А где Магдалена-то, Степаныч? Свели?!

— Сожрали, — мрачно и коротко сказал старик, с тоской предчувствуя, что сейчас придет цунами причитаний, ужасаний, выражений сочувствия и пустопорожних советов — и все на фоне болезненно-сладострастного бабьего любопытства.

И оно пришло.

Глава V

Доктор сидел в пустом помещений. Один, все давно разошлись. Мерно гудел термостат, где-то нудно капало из крана. Ничего не делал, мрачно смотрел на свое отражение в химустойчивом стекле, покрывающем стол. Шаги Эскулапа прозвучали гулким эхом каменного гостя.

— Смотри, Витя, разгрыз я твой орешек, нашел причину. Ларчик просто открывался. А ключик-то серебряный. Смотри!

Посмотрел — без интереса. В руках Эскулапа — челюсть. Мощная нижняя челюсть, бело-желтая, шестнадцать зубов, как у человека. Но зубы не человеческие. Неприятная игрушка.

— Смотри, смотри… Кариесы! Целых три. И еще пять было на верхней. Не наводит на размышления?

Доктор удивился вяло:

— Откуда у объекта кариесы? Ерунда какая…

Действительно, ерунда. У объекта старые зубы заплывают дентином, увеличиваются, трансформируются, покрываются новой эмалью… Если и были старые пломбы и полости, все спрятано глубоко внутри, а новые появиться никак не успевают, не живут объекты в Виварии столько… Но черные дырки — вот они.

— Это еще не все. Следи за руками! Внимательно следи… Толстые, но ловкие пальцы стиснули кариозный зуб — треугольный в сечении, больше похожий на клык, чуть загнутый назад. И, небывалое дело, зуб хрустнул, рассыпался белой трухой. Показался другой, прятавшийся внутри, с плоской вершиной — обыкновенная человеческая “шестерка”. Тоже с кариесом. Эскулап надавил второй, где дупло было поменьше, — та же картина. Взял челюсть двумя руками и без малейшего труда разломил пополам.

— Впечатляет? Никакого подвоха нет, ничем не обрабатывал, только мягкие ткани удалил легонько.

Впечатляло. Но ничего не объясняло. Никак не объясняло, почему антидот нового поколения, призванный сломать и разрегулировать генный механизм трансформации (Доктор дорабатывал его в последний месяц в дикой спеш-ке, без сна и отдыха, боясь опоздать), почему он сработал только в первом опыте. Вызвал у первого ликантропа ремиссию — неуправляемую, незавершенную, со смертельным исходом — и не оказал никакого, абсолютно никакого действия в опытах последовавших. И дешевые фокусы Эскулапа, колдовавшего сейчас над трупом, никакого понимания не добавляли. Тем более что Доктор все равно опоздал…