Юрий Петухов - Воскресший, или Полтора года в аду

— Не надо…

Женщина, сидевшая у соседней могилки под зонтиком, окаменела. Лишь губы повторяли тихо:

— Не надо, не надо!

Свидетель!

Злоба ослепила меня. Взревел дико. И набросился на нее, ломал кости, подминая под себя. В считанные секунды расправился я с нею, спрятал труп в собственной могиле. Выполз снова и сбросил с себя полу истлевшие лохмотья. И встал голым под очищающим дождем. И понял, что опять сорвался, допустил ошибку, что не будет мне теперь пощады, что несказанные муки ждут меня. Но пока ни одна тварь не коснулась меня… И выход был открыт.

Зеленой тенью побрел я к кладбищенским воротам. И только тогда осознал — это земля, это мир живых, хоть краешком глаза увижу! Себе не верил. Но шел.

Ночь коротка.

И надо многое успеть. За воротами долго ждал, притаившись. Наконец повезло. Загулявший забулдыга пер прямо на меня.

— Стой, сука! — зашипел я на него.

Он в миг протрезвел.

— Нечистая сила! Мертвяк! — чуть не пал со страху.

Но не успел. Я ему глотку сдавил, да дернул на себя. Одним ударом дух вышиб из тела. Но нужна мне была только одежонка его. Труп бросил в кусты, оделся. Мокрый, грязный.

Будь что будет!!!

Хоть ночь, но погуляю!

Это мне навроде увольнения дали. За примерное, хе-хе, поведение? Мать их загробную! Накатило зло да веселье. Дорвусь щас! И сомнение… дорвусь, и все напорчу? и все снова начинать, все сызнова проходить? а какая разница! все одно — муки-то вековечные. Заболела у меня башка от мыслей всяких, а может, от чистого воздуха. Ведь сколько я им не дышал, все в подземельях маялся!

По дороге попалась церковка старая. И решил испытать себя. Сделал шаг к воротам — загудела земля, заскребло на душе. Еще два — и шарахнула с черных небес молния, прямо под ноги.

— Ах, вы суки! — взревел я. — А ежели покаяться хочу?!

И еще три шага. Затряслись стены, глухо ударил колокол на маленькой колоколенке. Жуть! Меня переворачивает, гнетет, от страха волосы дыбом. Но я вперед. И снова — гром, молнии. Все это совпадение, случайность — твержу себе, этого нет. Вот сейчас войду… паду на колени перед Образом, и буду грехи отмаливать, лоб расшибу, но покаюсь, покаюсь во всем! Неужто никогда мне прощения не будет?! И вошел я внутрь. И прогрохотало из-под сводов:

— Изыди, сатана!

И пуще прежнего задрожали стены.

Опустился я на колени, жалкий, дрожащий, немощный. Твержу слова молитв, ищу Лик… и не нахожу. А стены трясутся как при землетрясении. Страх Божий.

— Изыди, исчадие ада!

Нет! Не хочу! Хочу здесь! Хочу замолить грехи! Аки грешник, что дороже ста праве-е…

— Изыди!

И обрушились стены, разом обвалились.

Но ни один камень не упал на меня. И осмотрел я развалины. Страшная Месть! Жуткое это было зрелище, будто не церковь тут стояла, а вертеп языческий, дьявольский.

И понял я — навеки будет проклято это место! Проклято! Страшное место…

Ползком выполз из развалин. И решил идти к людям. Примут? Или нет? Раскрываться нельзя. Ощупал голову — на затылке, через весь череп жуткий огромный развороченный рубец, это след от удара топора. Так и не зарастает. Куда с таким. Хорошо еще с пьянчуги кепарь снял, не бросил.

Дождь прошел, кончился. И разом высох я, даже горячим стал — будто адское тепло меня согревало. Только так подумал и увидал свою вторую половину: тело свое изодранное, прибитое к медной жаровне над пожарищем преисподней. И боль непереносимую ощутил, и жар, и пустоту ада. Но тут же все пропало. И опять я был на земле, за версту от кладбища, из которого выполз я.

Хотелось тепла. Человеческого.

Набрел первым делом на шалман. Ночь на дворе (может, это был еще вечер?), а он работает. Три мужика под стенами валяются — вдрызг! И тогда пробежала в башке моей мысль, пробегающая часто в русской голове: бросить всё и закутить с горя назло всему…

Зашел я тихонько. И только тогда карманы одежонки прощупал: несколько бумажек рублевых, мелочь — на пивцо хватит. В шалмане полумрак, накурено. Я воротник поднял, кепарь надвинул, в спину уткнулся крайнему, стою жду.

Дождался.

— Мне пару! — говорю.

И вижу — глаза у разливщицы пивка на лоб лезут, вот-вот заверещит. Я и оскалился, дескать глотку зубами перерву. Она стихла. А ручонки шаловливые дрожат, трясутся. Но налила две кружки. Я с ними к стеночке, к стоечке. Мужичье все пьянющее. Но гляжу, косятся — чужой им не по нраву. Пивко душу греет — рай, блаженство. Да только в компанию никто не возьмет, не примут. Как бы чего похуже не было…

Примечание специалиста. Данный случай заставляет нас припомнить один эпизод, описанный спецслужбами подмосковного города…

С вечера в городке объявилась банда, состоявшая из двоих лиц неопределенной внешности. За ночь банда разгромила шесть палаток, учинила резню на танцах (восемь трупов, пятеро раненых, трое изнасилованных). Сожгла местную пивную, разворотила две могилы на местном кладбище, разгромила магазин и убила его заведующего, долго бродила по городку, издеваясь над его жителями, нанося им травмы. Дело казалось местным правоохранительным органам самым заурядным, но лишь до тех пор, пока не было детально обследовано кладбище. В секретном отчете в Москву, после обследования было сообщено, что могилы были вскрыты и разворочены не сверху, снаружи, а изнутри, из-под земли. Покойников в могилах не было, зато были следы, которые вели прямо из могил в городок. Спецкомиссия, приехавшая из Москвы, дело засекретила и закрыла. Всех пострадавших вызывали поодиночке и в строжайшем порядке, приказывали не разглашать событий той ночи, брали подписку, многих очевидцев забрали с собой (с тех пор они не вернулись в городок). Факт выхода из могил и разгула мертвецов был налицо. Но ни одна строка об этом не просочилась в печать. Вполне возможно, что и в данном случае мы имеем дело с подобным феноменом.

И вот подваливают трое.

— С зоны? — спрашивает один.

А у второго перо в лапе. Я молчу. Он мне перо в брюхо — раз! И насквозь. А мне все по хрену. У него челюсть отвисла. Стоит — зеленей меня. А первый мне в морду — хрясь. Да так, что из носу кровавые сопли. И третий — с другой стороны, хрясь!

Били минут пять. Все в шалмане притихли. Смотрят.

Они ведь не знали, что мне боль от их побоев — тьфу после ада, что ножичком мертвяка вообще не возьмешь. Но не хочу отвечать, все жду, угомонятся, натешатся, скоко ж можно беззащитного бить. Короче, вышвырнули меня из шалмана. Допить не дали. Тут и не стерпел. Подманил одного из них — да челюсть нижнюю и вырвал ему, ухватился, дерганул вниз — только слезы из глаз. Стою жду.

Смелость ихняя сразу кудай-то пропала. Расползлись. Хрен с вами, суками! Мне ведь все понятно — мертвяк им не по душе. Но навязываться не будем. Что толку навязываться — не полюбят навязчивого и в кореша не возьмут.