Александр Мазин - Слепой Орфей

– Ты его оборудования не видел!

– Видел,– возразил Виктор.– И оценил. Я в этих железках разбираюсь. Даже сейчас иногда приторговываю, хотя спрос у них, скажем, ограниченный. А деньги серьезные. Чьи?

– Его.

– А я, дурак, его ко мне в охранники звал! – изображая простодушие, сообщил Шведов.

– И как? – заинтересовался Грошний.

– Отказался. Но намекнул, что четыре тысячи бакинских в неделю ему мало.

– Это Глеб так шутит! – Дмитрий рассмеялся.– В «Народной медицине» шакалы день и ночь у телефона дежурят – его звонка ждут. Очередь – на шестьдесят лет вперед. Видел, какие у Ленки зубы? Его работа. Голливуд!

– Да? – Шведов рефлекторно провел языком по собственным зубам.– Не знал, что он еще и протезист.

– Протезист! – Грошний расхохотался.– Живые зубы, Витя! Живые! Свои! Новые!

– Не знал, что так можно,– задумчиво проговорил Шведов.

– Можно, можно! Я же сказал: кудесник! Причем зубы – ерунда, исключительно для бабок. Поэтому он и тихарится. Узнай о нем простая изнуренная болезнями публика – на куски растащили бы. Некоторых он, конечно, лечит. В своем поселке, например. Но с каждого – слово: молчи. Ни брату, ни свату.

– Слово нынче – пустяк,– заметил Шведов.

– А к слову – постгипнотический блок,– усмехнулся Дмитрий.– Молчат, Витя. Кроме того, Глеба здесь любят. Ну и боятся, конечно. Кто дал – тот и отнять может. Так что тронешь его – весь поселок встанет. А народ тут резкий, половина вообще отмороженная.

– Да… – произнес Шведов.– Я бы тоже у него полечился. Думаю, мне по средствам.

– Полечишься,– сказал Грошний.– Если выживем.

– Выживем! – решительно заявил Шведов.

– Дай Бог. Пойду на кухню, проглочу что-нибудь. От Глебовых трав у меня не желудок, а трясина.

– Давай,– кивнул Виктор, доставая телефон.– А я пока поработаю…

Глава одиннадцатая

Морри-Рустам рывком поставил на ноги бывшего сэнсэя, заглянул в мутные глаза, угрожающе полыхнул огнем… В последнем уже не было нужды. Пошатываясь, мягкой безвольной куклой стоял перед ним Олег Ликанов. Запугивать его – бессмысленно. Та часть, что могла испугаться, была упрятана так же далеко, как свобода воли.

– Скажи им, кто я! – рявкнул Кермаев.

– Сэнсэй… – еле шевеля губами, прохрипела кукла.

Зеленцов, все еще полусогнутый, наполовину ослепший от боли, услышав голос Ликанова, едва не заплакал: «Олег! Как его…»

Стиснув зубы, прижимая руки к животу, Зеленцов попятился из зала…

Сильный толчок швырнул его обратно.

Пятеро крепеньких, смуглых, с черными усиками, отпихнув Зеленцова, ворвались в зал и остановились, шаря по сторонам маслинными глазками.

– Это еще что за кунаки? – шепотом спросил напарник Халика Гриша Магид.

Ответа не последовало.

Крепыши цепочкой двигались по залу. Блестящие черные куртки между белыми кимоно. Походя крепыши отталкивали учеников Ликанова, и те молча отодвигались. Происшедшее с сэнсэем настолько выбило их из колеи, что «кунаки» воспринимались как естественное приложение к Кермаеву.

– Ты! – выкрикнул один из крепышей.– Думаэш, сылный? Сылный, да?

Будь на месте восковой куклы прежний Ликанов, он непременно бы засек слабину в действиях «гостей». Уловил бы, что агрессия – защитная, а не направленная. Потому что крепыши и сами не знали, что за сила заставила их вожака свернуть в зеленый дворик и вломиться в спортзал, причем на совершенно чужой территории.

Зато Морри отлично знал, почему они здесь. Но теперь у Морри имелось достаточно сил, чтобы постоять и за себя, и за свою добычу.

Пока «кунаки», вертя круглыми черными головами, распихивали каратэков, Морри выделил среди них лидера и спокойно ждал, расположившись за спиной куклы-Ликанова.

Сентябрьское солнце било в высокие окна зала, расплескиваясь по начищенному паркету, отражаясь от белых стен и зеркал. Солнце било прямо в лица крепышей, заставляя щуриться даже привычные к яркому свету глаза.

Четверо бессистемно рыскали туда-сюда, зато пятый, вожак, наконец засек Морри, подобрался поближе и вдруг с яростным воплем прыгнул вперед, выхватывая из кармана ствол.

Морри даже не пошевельнулся. Он просто вдохнул жизнь в ватное тело Ликанова, и тот на рефлексе сработал уход с линии атаки и одновременно мощным уро-маваши снизу вверх переломил челюсть крепыша-вожака.

Хруст кости утонул в треске пистолетного выстрела.

Так вышло, что в этот момент ни один из «кунаков» не смотрел на старшего и, следовательно, не видел удара. Зато на выстрел все четверо отреагировали мгновенно, выхватив оружие с быстротой, говорившей о большой практике. Развернувшись в нужную сторону, они увидели, как падает на пол человек в белом (Ликанов, опять превратившийся в безвольную марионетку), а их лидер уже валяется на полу без признаков жизни.

Обычно в таких случаях «кунаки» тоже действовали на рефлексе. То есть стреляли во все, что движется.

Но сказалась непривычная ситуация, а их старший, ни с того ни с сего приказавший свернуть в дороги, не мог показать пример, потому что лежал сейчас в отрубе с зубной крошкой во рту. При этом противники-русаки тоже вели себя непривычно: стояли в полном бездействии.

В общем, крепышам понадобилось около секунды, для того чтобы переварить ситуацию, а тому, кто привел их сюда, требовалось примерно столько же, чтобы «выбрать» нового лидера.

Секунды им Морри не дал.

Со скоростью, недоступной человеческому глазу, он переместился в центр зала и испустил визг, заставивший людей зажмуриться от боли, а гулявшего во дворе пса – вырвать поводок из хозяйской руки и рвануть в подъезд, из которого он только что вышел на прогулку.

«Кунаки» оклемались с похвальной быстротой, стволы поднялись… и выпали из ослабевших рук. Морри «коснулся» одного, второго, третьего…

Четвертый, самый молодой, совсем недавно приехавший в Питер, был оставлен Морри напоследок. И зря. Реакция у него оказалась самая лучшая. И самая правильная.

– Шайтан! – заверещал он.– Шайтан! О Алла, Алла, Алла! …

Морри-разум не упустил бы добычу. Выждал бы, пока исступленный выплеск веры иссякнет и…

Но Морри-алчущий не желал ждать. Он желал Пищи. Сразу.

С ужасом смотрели ликановские ученики на три тела, корчащиеся на паркете, и на пляшущего над ними Кермаева-Морри.

А Зеленцов все-таки успел удрать. Он уже был во дворе, когда его обогнал ошалевший от ужаса «молодой». С ходу прыгнул он в распахнутую дверцу черного джипа, дико зыркнул на полезшего следом, тоже гонимого инстинктом самосохранения Зеленцова, и рванул с места раньше, чем Слава успел захлопнуть дверцу машины.

– Ты зачем сюда? – закричал «кунак», бешено вертя руль, чтобы вписаться между деревом и опрокинутой скамейкой.