Татьяна Корсакова - Проклятый дар

– Как же я тебе помогу? – усмехнулся ночной гость. – Нет меня больше. Был Федос да весь вышел.

– Как с партизанами связаться, скажешь? – Ася зябко поежилась, обхватила себя руками за голые плечи. – Мне донесение нужно передать очень важное.

– Значит, это ты сбитого летчика нашла? Ждали в отряде донесения. Ох как ждали. – Дядька Федос нахмурился, точно и теперь, будучи уже мертвым, осуждал Асино стремление помочь своим. – Живой хоть летчик-то?

– Живой. – Она кивнула. – Только раненый. На болоте он, у ста… у Хранительницы.

– Так она, выходит, не только мертвых, но и живых приваживает… – Дядька Федос задумчиво подергал себя за ус, а потом сказал: – Ну что с тобой станешь делать?! Слухай! Помнишь, где в лесу до войны Кондрата Лешнева пасека была?

– Помню. – Ася снова кивнула.

– А березу вывороченную помнишь? Ну ту, что в сороковом ураганом повалило прямо на Кондратову хату.

– И березу помню.

– Между корнями той березы – тайник. Так сразу и не увидишь, он дерном привален. Но если знать, что искать… Был он у меня для экстренной связи, когда самому в отряд никак нельзя. Раз в неделю его проверяют, по воскресеньям. У тебя пять дней еще, если успеешь…

– Я успею! – сказала Ася решительно. – Мне очень нужно.

– Ох, егоза, – вздохнул дядька Федос, а потом сказал: – Пойду я, Аська, а ты не забудь просьбу мою. Ты ж с Алесем в школе дружила, пожалей хлопца…

Прежде чем ответить, Ася крепко-крепко зажмурилась, а потом сказала:

– Хорошо, дядя Федос, я попробую.

…В комнате не было никого. От протопленной на ночь печи жаркими волнами разливалось тепло, мама постанывала и бормотала что-то во сне, мерно тикали настенные часы. Привиделось? Так же как тогда, на болоте?..

Утро выдалось зябкое и промозглое, совсем не весеннее, зато под стать сумбуру, творящемуся у Аси в душе. Мама ни о чем не расспрашивала, молча накрывала на стол, лишь изредка испуганно поглядывала на Асю да вздыхала украдкой. Она заговорила только после завтрака, села напротив, положила руки ладонями на стол, посмотрела виновато и просительно одновременно.

– Мам, ты чего?

– Доча, я поговорить. Нужно об этом поговорить, никуда не деться.

– Если про болото, то все равно ничего не расскажу, – сказала Ася решительно, а потом добавила уже ласковее: – Мам, тебе же спокойнее будет.

– Я не про болото. – Мама покачала головой. – Я про этого ирода, про Захара.

– Захара? – Горло снова сдавило холодными пальцами, дышать стало тяжело.

– Я сегодня в Васьковку схожу к бабе Малаше.

– Зачем?

– Баба Малаша травки всякие знает… – Мама покраснела. – Те, что по нашей женской части. Асенька, – она накрыла ее ладонь своей, – а вдруг, не дай Господь, ты забеременеешь? Лучше заранее, пока не поздно.

– Забеременею? – Смысл маминых слов дошел до нее не сразу, а когда дошел, Асю вдруг замутило. – Я не забеременею, – сказала она и заглянула в заплаканные мамины глаза. – Не было ничего. Ясно?

– А как же?.. А одежа твоя?..

– Не было! – с нажимом повторила она. – Не нужно травок.

Она так и не поняла, поверила ей мама или нет, встала из-за стола, вышла во двор. Со стороны Сивого леса на деревню наползал туман, тяжелый, густой – гадючий. Значит, нельзя сегодня на болото, опасно. Надо ждать, когда туман спадет, а ждать мочи никакой нет.

– Опять туман. – Мама вышла следом, зябко поежилась. – Зачастил он что-то в последнее время. Раньше не было такого.

Раньше не умирало в Сивом лесу и на Гадючьем болоте столько народу, не было где развернуться. От мысли этой, равнодушной и отстраненной, по позвоночнику пополз холодок. Ася подхватила стоящие у крыльца пустые ведра.

– Куда?! – Мама поймала ее за руку.

– К колодцу за водой.

– Не ходи. Не нужно тебе пока.

– Почему не нужно? Из-за фашистов или из-за Захара Прицепина?

– Дома побудь, – сказала мама неожиданно решительно. – Пусть утрясется все, забудется.

– Что забудется? Как эти гады дядьку Федоса на глазах у всех расстреляли? Или как Захар меня позорил? – Она вырвала руку. – Не бойся, мама, я уже взрослая. Сама разберусь.

– Взрослая, а дурная еще совсем. Что ж ты лезешь в самое пекло, донька?!

– Я не в пекло, я в туман. – Ася перебросила через плечо коромысло, выбежала со двора.

Колодец стоял в низине, на дно которой стекал и оседал туман. Ася сдернула с крюка ведро, крутанула до блеска отполированный людскими ладонями ворот, прислушалась сначала к громкому бряцанию разматывающейся цепи, а потом к гулкому булькающему звуку. Захотелось вдруг перегнуться через бревенчатый край, заглянуть в колодец. Она бы, наверное, так и сделала, если бы не вибрирующий от злости голос.

– Довольная? – Из тумана, теперь уже совсем густого, непроглядного, выплыла статная женская фигура. – Свела мужика с ума и радуешься!

Ганна, жена этого гада Захара Прицепина, несчастная жена.

– Я довольная? Что ты такое говоришь? – Ася вцепилась в холодный и скользкий от тумана ворот, потянула на себя.

– Опозорила на всю деревню, – шипела Ганна. – Его опозорила, сама опозорилась. Бесстыдница!

– Думаешь, мне понравилось?! – Ася выпустила ворот, и полное ведро с громким всхлипом рухнуло обратно в колодец. – Думаешь, мне вот это понравилось? – Она коснулась разбитой и распухшей губы. – Не нужен мне твой Захар, забирай!

– Забирай?! – Ганна с неожиданной силой дернула ее за рукав телогрейки. – Он муж мне! Он и так мой, навошта[9] мне его забирать? Это ты на чужое не зарься, воровка!

– Я не зарюсь. – Ася высвободила руку из цепких пальцев Ганны. – Что за счастье с таким, как он?..

– Счастье? А что ты вообще знаешь про счастье? Что ты про нас с Захаром знаешь? – Ганна зло всхлипнула, а потом добавила приглушенным шепотом: – Ты у меня на дороге не становись, я за Захара глотку перегрызу любому. А ты ведьма! Приворожила чужого мужика, гадина!

Она ведьма? Не видела Ганна настоящих ведьм. Ася потянула на себя колодезную цепь, ворот пронзительно заскрипел.

– Слышала меня?! – Ганна стояла в стороне, из тумана до Аси доносился теперь только ее голос. – Не подходи к моему мужику, даже в сторону его не гляди, ведьма.