Сорочиный куст - Наталья Булычева
Вдовица поздоровалась и улыбнулась, голос ее был грубоватый, прокуренный, и все же выдавал в своей обладательнице многие прожитые лета, но все же при этом не был старушечьим. Галина Ивановна, к немалому удивлению непривычного к светским выкрутасам Сейфа, даже приобняла по-дружески по очереди, сначала Петрушкина, а после и Марата, прижимаясь поочередно то к одной, то к другой небритой щеке своими накремированными щечками и громко чмокая в воздух. Когда такой фортель она проделала с Сейфом, то он ощутил близость стройного женского тела, так упоительно благоухающего духами, даже почувствовал прилив вожделения, но вспомнил, сколько этой ведьме лет, тут же застыдился и поостыл. Колдуна, по-прежнему так и сидящего в кресле, рыжая тоже не обошла своим вниманием и так же приобняла и чмокнула. Егуш ощутил металлический холод золотых перстней и браслетов на ее руках, а когда она совсем уж близко прижалась к нему, увидел массивную золотую цепь на шее и золотое сияние ее увесистых серег, все эти ювелирные изыски больно резанули глаза своей беспощадной желтизной. И старая ведьма, именно так мысленно предпочел называть ее Тарабукин, вдруг слилась в глазах парня в одну золотую плямбу, ему поплохело окончательно, и все-таки обильно стошнило прямо на баснословно дорогой марокканский ковер ручной работы… Не прогонит ли их взашей после такого конфуза хозяйка? Смогут ли бедолаги получить от нее то, зачем явились, и чем смогут отплатить эти деревенские мужичонки даме, живущей в эдакой роскоши? Прочтите 7-ю главу, и все узнаете!
Глава 7. Чёртовы пальцы
Тарабукина почти в потерявшего сознание Марат и Степан всё-таки вывели на воздух в крытую беседку в глубине двора, за ними туда переместилась и Ивашкина, заботливо укутанная прислугой в дублёнку, отороченную рыжей лисой. Вдова расположилась в подвесном бархатном кресле, скинула босоножки и поджала ноги под себя, полностью утонув в рыжем меху. Колдуна усадили поодаль, на мешковатый пуфик, а Степка и Марат сели напротив нее. Хотя Марат был бы рад сесть рядом, а может быть, даже взять за руку эту женщину, но, конечно, не решился. По возрасту Галина Ивановна годилась Сейфу в матери, но была такая красивая, несмотря на большое родимое пятно на лице, сейчас при свете фонарей, рыжеволосая в рыжем меху и золоте, мелкокостная, вся такая идеальная, она была похожа на балерину из музыкальной шкатулки. Сидела и курила сигару в длинном резном мундштуке. И казалось, не дым клубится вокруг нее, а просто аура ее вдруг появилась и мягкой дымкой пропиталась ее духами и витает вокруг, нарочно задевая присутствующих мужчин, эту дымку, уносимую ветром, хотелось задержать и надышаться ею. От этой женщины исходила энергия не то что богатства в банальном понимании этого слова, как финансовое благосостояние, нет, она была какой-то плодородной, как сама природа, такой женщиной, какой была, наверное, ещё только лишь Ева. Можно было подумать грешным делом, что и вдовой-то меньше чем через год после свадьбы она сделалась оттого, что муж ее не вынес счастья обладания ею и получил сердечный приступ. Эта ведьма порождала в душах странное чувство, как сладкий яд, от которого невозможно отказаться. Ее хотелось не просто любить, ведь любовь по большому счёту чувство очень эгоистичное, она появляется в сердце почти независимо от объекта, просто живет-живёт человек и с возрастом, ну или по ситуации начинает понимать, что вот уже пришла пора любить. И зарождается она, любовь эта, в теле всякими там гормонами-фараонами, и человек уже нацелен на любовь, он уже и влюблен, можно сказать, только ещё пока не в кого, а просто сам по себе. И вот спустя какое-то время он находит для себя объект, на которого всю эту свою любовь и направляет. А с Ивашкиной такой бы номер не прошел, просто любовью и вожделением она не удовлетворилась бы, и ей хотелось служить как идее или какому-то делу всей жизни и испытывать счастье только и исключительно во служении этом. Гордиться, что у других-то нету такой женщины-госпожи. И в то же время вместе с превосходством над другими мужчины чувствовали рядом с Галиной Ивановной себя какими-то неполноценными, ничтожными, недостойными, виноватыми перед ней одним лишь только тем, что они мужчины. В общем, была эта моложавая старушенция такой, какой обычная баба быть не может и не должна. Наверняка она надушилась чем-то таким возбуждающим или вот прямо сейчас сидит и нагло окуривает мужиков какой-то дурманящей травкой, ну или, может, и правда какие-то заговоры там нашептала украдкой, суть в том, что нечистые ее чары, не просто женские, а с привкусом какой-то волчьей ягоды. Петрушкину и Житину было невдомёк. И они без задней мысли поедали поданное на стол изобильное угощение, запивали его красным вином и с удовольствием хмелели, без сопротивления попадая под магнетизм хозяйки и действия алкоголя. Лишь колдун был злой и обессиленный, от еды и питья он отказался, ведь ужин как нарочно, а может, и правда нарочно подали в позолоченной посуде. И помутнение его всё никак не отступало, несмотря на то, что на улице было холодно и ветрено. Он всё так же злился, но уже казать из последних сил, как бешеная собака, которой уже вкололи усыпляющий укол, но она продолжает показывать зубы и огрызаться. Он твердил всё одно как в бреду: «Ты знаешь, зачем я приехал! Помоги мне! Я должен активировать этот камень, только я могу это сделать! Отдай мне эти чертовы пальцы! Ты слышишь
