Зов Ктулху: рассказы, повести - Говард Лавкрафт
Пока Барзай кричал, Атал почувствовал перемену в воздухе, словно законы земли подчинились другим законам. Подъем стал еще круче, но идти по тропинке стало пугающе легко, и страшный утес уже не был помехой на пути, когда Атал приблизился к нему и полез вверх по опасно выпуклому склону. Луна почему-то потемнела, но Атал, продолжая подъем в тумане, слыхал из тьмы крики Барзая Мудрого:
– Погас свет луны, и боги пляшут во тьме. Небо вселяет ужас затмением луны, которого не предсказывали ни книги людей, ни книги земных богов… На Хатег-Кла творится неведомое колдовство. Боги не кричат в страхе, они громко смеются, и ледяные склоны поднимаются в неведомые глубины черных небес… И я тоже поднимаюсь… Вот! Вот! Наконец-то! Я вижу богов земли!
И тотчас Атал, которого какая-то сила подняла на головокружительную высоту, услыхал в темноте страшный смех, а потом вопль, какого не слышал ни один человек, разве что привидится ему в ночном кошмаре Флегетон. И страх, и ярость, скопленные за всю жизнь, выплеснулись в душераздирающем крике:
– Это другие боги! Другие боги! Исчадия надземного ада, стерегущие слабых богов земли!.. Не смотри… Беги прочь… Не смотри! Не смотри! Месть беспредельных бездн… Проклятая пропасть… Милостивые боги земли, я падаю в небо!
В тот миг, когда Атал закрыл глаза, прижал ладони к ушам и решил прыгать вниз, изо всех сил стремясь преодолеть то ужасное, что нисходило на него с неведомых высот, над Хатег-Кла прокатился оглушительный раскат грома, разбудивший всех добрых крестьян на равнине и честных жителей Хатега, Нира и Ултара, отчего они посмотрели на небо и увидели сквозь облака необычное затмение луны, о котором не сказано ни в одной книге. А когда луна показалась вновь, Атал, здоровый и невредимый, стоял на снегу гораздо ниже того места, откуда он мог бы увидеть земных богов или других богов.
А в заплесневелых Пнакотикских рукописях сказано, что мир был молод, когда Сансу вскарабкался на вершину Хатег-Кла и не нашел там ничего, кроме безмолвных снегов и камней. Все же жители Ултара, Нира и Хатега преодолели страх и взошли днем на гору в поисках Барзая Мудрого, однако отыскали они лишь необычный гигантский символ в пятьдесят локтей, словно резцом Циклопа выбитый на голом камне. Похожие на него символы ученые мужи встречали в тех жутких частях Пнакотикских рукописей, которые слишком стары, чтобы их можно было прочесть. Вот и все, что они нашли.
Барзай Мудрый исчез навсегда, и никто не мог уговорить благочестивого священника Атала помолиться за упокой его души. А еще жители Ултара, Нира и Хатега до сих пор боятся затмений, и, когда вершина Хатег-Кла и луна прячутся за облаками, они всю ночь молятся. Земные же боги пляшут время от времени на Хатег-Кла, ибо знают, что они здесь в полной безопасности, и с удовольствием приплывают на кораблях-тучах с неведомого Кадата, чтобы повеселиться на старый лад, как веселились они, когда земля была еще совсем юной и люди не пытались покорять недоступные вершины.
1933
Искания Иранона
В каменный город Телот однажды пришел юноша в венке из виноградных листьев на желтых, блестящих от мирры волосах и в пурпурном плаще, порванном о колючки на горе Сидрак, что находится по другую сторону старинного каменного моста. Сумрачные и суровые жители Телота, которые живут в квадратных домах, хмуро спросили чужеземца, откуда он пришел, как его зовут и что есть у него за душой. И юноша ответил им так:
– Зовут меня Иранон, и пришел я из Айры, далекого города, который уже почти не помню, но хочу отыскать вновь. Я пою песни, которые выучил в далеком городе, и мое ремесло – творить красоту из детских воспоминаний. Богатство мое в воспоминаниях, мечтах и надеждах, о которых я пою по ночам в саду, когда светит ласковая луна и западный ветер колышет бутоны лотосов.
Жители Телота выслушали юношу и зашептались между собой. В городе из гранита не знали ни смеха, ни песен, но суровые мужи, когда наступала весна, бывало, посматривали в сторону Карфианских гор и думали о лютнях далекой страны Оонай, о которых рассказывали путешественники. Вспомнив об этом, они попросили чужеземца остаться и спеть им на площади перед башней Млина, хотя им не понравились ни цвет его рваного плаща, ни мирра на его волосах, ни венок из виноградных листьев, ни юный золотистый голос. Вечером, когда Иранон пел им, старики молились, а слепец сказал, что видел нимб над его головой. Однако многие жители Телота зевали, а другие смеялись или шли спать, потому что Иранон не сообщил им ничего полезного, ведь он пел о своих воспоминаниях, о своих мечтах и надеждах.
– Я вспоминаю вечер, и луну, и ласковые песни, и окно в той комнате, где ты качала мою колыбель. А за окном сверкали золотые фонари, и тени плясали на мраморных стенах. Я вспоминаю лунный квадрат на полу, не похожий ни на что на свете, и странные фигурки, плясавшие в лучах луны, пока мама пела мне колыбельную песню. И еще я вспоминаю утреннее солнце, сверкающее летом над многоцветными холмами, и сладкий аромат цветов, приносимый западным ветром, для которого поют деревья.
О Айра, город из мрамора и бериллов, не забыть мне твоей красы! Как любил я теплые благоуханные рощи на другом берегу голубой Нитры и перекаты крохотной Кра в зеленой долине! В тех рощах и в той долине дети плели венки друг для друга, а в сумерках я грезил под деревьями, глядя на городские огни подо мной и извилистую Нитру с вплетенной в нее звездной лентой.
В городе были дворцы из цветного с прожилками мрамора с золотыми куполами и разрисованными стенами и тенистые сады с лазурными прудами и чистыми фонтанами. Я часто играл в тех садах, и плескался в тех прудах, и лежал, грезя, среди белых цветов под высокими деревьями. А иногда на закате я поднимался по крутой улице к крепости и с открытого места смотрел на Айру внизу, волшебный город мрамора и бериллов в прекрасном одеянии из золотых огней.
Давно я тоскую по тебе, Айра, в младенчестве покинул я тебя. Но мой отец был твоим царем, и я вернусь к тебе, ибо такова воля рока. В семи землях я искал тебя, но придет день, и я буду царить над твоими рощами и садами, над твоими улицами и дворцами, и тогда я буду петь людям, которые будут знать, о чем я пою, и не станут они смеяться надо мной и отворачиваться от меня, ибо я – Иранон, принц Айры.
На ночь жители Телота устроили чужеземца в хлеву, а поутру явился архонт и велел Иранону идти к сапожнику Атоку и стать его подмастерьем.
– Я – певец Иранон, – возразил юноша, – и не лежит у меня сердце к ремеслу сапожника.
– В Телоте все трудятся, – сказал архонт. – Таков закон.
И юноша ответил ему:
– Разве вы трудитесь не затем, чтобы жить и быть счастливыми? Ведь если вы трудитесь, только чтобы трудиться, где найдете вы свое счастье? Вы трудитесь, чтобы жить, а разве жизнь – не красота и не песня? Если нет певцов среди вас, то где же плоды ваших трудов? Труд без песни – все равно что утомительное путешествие без цели. Не лучше ли сразу умереть?
Архонт не понял его и упрекнул:
– Ты – странный юноша, и мне не нравятся ни твое лицо, ни твой голос. Речи твои богохульство, ибо боги Телота учили нас, что труд – благо. Наши боги обещали нам после смерти приют из света, чтобы мы могли вдосталь отдохнуть, и из ледовых кристаллов, чтобы никакие мысли и никакая красота не досаждали нам. А теперь иди к Атоку-сапожнику или до заката убирайся из города. Здесь все должны приносить пользу, а какая польза от песен?
Иранон вышел из хлева и отправился по узким каменным улочкам между квадратными гранитными домами на поиски чего-нибудь зеленого, но вокруг он видел одни камни. Хмурыми были лица людей, однако на каменной набережной медлительной речки Зуро сидел подросток и печальным взглядом провожал зеленые ростки с набухшими почками, которые
