Епископ ада и другие истории - Боуэн Марджори

Мистер Роберт Секфорд, светский человек, изрядно потрепанный жизнью, нетвердой походкой вошел в свой дом неподалеку от таверны «Черный Бык» в Хай Холборне. Он был все еще известен как «Красавчик Секфорд» и одет по последней моде 1710 года, с множеством кружевных украшений и бижутерией, сверкавшей, подобно бриллиантам, а на голове его был огромный парик.

В мистере Секфорде было много фальшивого великолепия; на расстоянии он еще выглядел все тем же блестящим человеком, каким был когда-то, но при ближайшем рассмотрении оказывалось, что щеки его густо припудрены, как у женщины; глаза и подбородок были тяжелыми, а лицо, за исключением щек, бледным; он все еще оставался красивым мужчиной, но годы праздности и расточительства наложили на него глубокие следы; его натура была одновременно жестокая и женственная. Правильные черты лица и выражение темных глаз не позволили бы подумать, что перед вами человек никчемный и порочный; к тому же, он был хорошо воспитан, галантен и обладал грацией, вызывавших восхищение и помогавших преодолевать трудные моменты, случавшиеся в его карьере. Но все это было фальшивым — таким же фальшивым, как бриллианты у него на шее и на пряжках башмаков; он даже не был благородного происхождения; туман, окутывавший его, был доказательством того, что он стыдится своей семьи и рассматривает ее как препятствие своей блестящей карьере.

Он вошел в свой скромный, но элегантный особняк, и велел принести в кабинет свечи.

Медленно сняв белые надушенные перчатки, он задумчиво взглянул на свои пухлые, гладкие руки, затем — на стол орехового дерева, на котором стояли серебряные письменные приборы и подсвечники, лежали ручки и множество коротких заметок на позолоченных, надушенных листах бумаги.

Было также много других, не позолоченных и не надушенных; мистер Секфорд знал, что эти последние — счета, в то время как первые — безвкусные приглашения на третьесортные балы и рауты.

В мире мистера Секфорда все становилось третьесортным.

Он в отчаянии оглядел комнату вызывающим взглядом, в котором, впрочем, читалась не храбрость, в трусость.

Счета накапливались, его кредита надолго не хватит; его плот не мог долго держаться на волнах лондонского общества; ему было очевидно: еще немного, и он пойдет ко дну.

Если только…

Если только карты не придут ему на помощь; но это было маловероятно, его слишком хорошо знали.

Все способы, какие в любой момент могли доставить средства к существованию беспринципному мошеннику и в то же время позволить ему оставаться в обществе на хорошем счету, были мистером Секфордом уже использованы.

Звук открывшейся двери заставил его поднять глаза; он боялся кредиторов и не был уверен в благонадежности слуг, которым задерживали жалованье.

Но это была его жена; увидев ее, Красавчик Секфорд выругался так, что это удивило бы тех почтенных людей, за чьими чайными столами он присутствовал.

— Попрошу вас вести себя вежливо, — произнесла она жеманным тоном.

Подойдя к камину, она недовольно взглянула на поленья, рассыпавшиеся в пепел.

— Приходил драпировщик, — сказала она, — со счетом почти в тысячу гиней, и мне с трудом удалось отослать его. Неужели у нас ничего не оплачено?

— Ничего.

Она смотрела на него с презрением, которое относилось скорее к ней самой, чем к нему; она была женщиной черствой и бессердечной; и лишь чувство юмора и правильная оценка мужчин и окружения не позволяли ей выглядеть просто отвратительно.

— О Господи! — она улыбнулась. — Жить в постоянном обмане с Красавчиком Секфордом!

Сама она была графиней; она получила этот титул от Карла II по вполне понятной причине; она все еще была красавицей и носила прекрасные платья, но впереди ее ожидала старость распутной, бездушной женщины.

Ее репутация была дурной даже среди таких, как она; она жульничала во всем, начиная с любви и кончая картами, и никакие сожаления не могли служить оправданием ее безобразных поступков. В конце своей карьеры признанной богини игорного дома, она вышла замуж за Роберта Секфорда, полагая, что у него есть деньги, или, по крайней мере, достаточно ума, чтобы их добыть, а также немного обманутая его бойким языком, — он постоянно льстил ей, заставляя думать, что ее красота и очарование остаются неизменными, — только чтобы найти его авантюристом, находящемся даже в худшем положении, чем она сама, который даже не оплатил одежду, в которой ухаживал за ней. Ее единственным удовлетворением было то, что и сам он также был обманут.

Он полагал, что она станет благоразумной хранительницей того, что у него еще оставалось; вместо этого, ее эгоизм растратил все, что приобрела его алчность, ибо она полагала их брак как шанс для себя предотвратить окончательный крах.

Изможденная, накрашенная, с темным париком на голове, фальшивым жемчугом на шее, в грязном атласном платье, изящно обтягивавшем ее фигуру, все такую же стройную, она смотрела на огонь.

— Нам придется уехать, — сухо заметила она.

Он посмотрел на нее глазами, полными ненависти.

— У тебя должны быть деньги, — резко произнес он.

Алчность, — порок старости, — вспыхнула в ее взгляде, как вспыхнула бы ревность в глазах молодой женщины.

— То немногое, что у меня осталось, нужно мне самой, — возразила она. — На самое необходимое. — Она улыбнулась своему отражению в зеркале над камином.

— В таком случае, оставь меня, — с горечью произнес он; если бы он смог избавиться от нее, это немного скрасило бы его отчаянное положение.

Но у леди не осталось поклонников; она даже не могла больше ослеплять юношей порочной славой своего прошлого; у нее не осталось никого, кроме мистера Секфорда, и она намеревалась держаться за него; он был мужчиной, и на двадцать лет моложе ее — и он мог еще, по ее мнению, оказаться ей полезным.

Кроме того, эта женщина, у которой никогда не было подруг, содрогалась при мысли о том, как одиноко будет жить без мужчины, привязанного к ней, — даже в могиле ей будет лучше; она испытывала ужас, какой испытывают люди, лишенные веры в Бога.

— Ты говоришь глупости, — сказала она. — Я никуда не уйду.

— В таком случае, миледи, вам предстоит умереть с голоду! — с яростью воскликнул он.

— Нет, сэр, с голоду я не умру.

Он не смог заставить себя взглянуть на нее, подошел к столу и принялся рвать лежавшие на нем записки.

— Ты не пойдешь сегодня в театр? — ворчливо осведомилась она.

— У меня нет денег, чтобы заплатить за место, — усмехнулся он.

— Мы могли бы выиграть что-нибудь в карты.

— Люди стали очень осторожны.

— Вы очень ловко обманули меня, мистер Секфорд, — заметила графиня, — разве вы не можете обмануть кого-нибудь другого?

Он повернулся к ней с саркастической улыбкой.

— Ах, мадам, если бы я был холостяком…

Она была немного испугана выражением его лица, но собралась с духом; как-никак, она все-таки была женщиной, обласканной королем: «Вы полагаете, что так очаровательны? Вы считаете, что могли бы подобрать себе другую пару? Взгляните в зеркало, сэр. Ваше лицо полностью соответствует вашей репутации».

Он сделал шаг к ней, она закричала; в это мгновение она стала похожа на знатную даму.

— Я позову стражников! — взвизгнул она.

Он отступил и замер, глядя на нее.

— Пара глупцов, — с горечью произнесла она. Затем ее циничный юмор победил отвращение. — Твоя первая жена улыбнулась бы, увидев нас сейчас, — заметила она.

Красавчик Секфорд повернул к ней внезапно посеревшее лицо.

— Что тебе известно о моей первой жене? — с яростью спросил он.

— Почти ничего, — ответила миледи. — Ты ведь старался прятать ее дома, не так ли? Можно только догадываться.

Мистер Секфорд был разъярен; ему претило любое упоминание о женщине, на которой он женился, когда пребывал в неизвестности, бывшей рядом с ним в течение всех его подъемов и падений; он помнил ее изможденное лицо, невоздержанный язык, грубые манеры — все вместе делало ее шипом на ложе из роз его самых нежных дней.