Диана Сеттерфилд - Беллмен и Блэк, или Незнакомец в черном
Она умерла, раз за разом говорил он себе, но мозг не желал признавать этот факт. Ничего невозможного нет. Все на свете можно исправить. Сломанные вещи могут быть отремонтированы. Если только существует способ заставить солнце светить всю ночь напролет, Уильям Беллмен этот способ отыщет.
Он продолжал мерить шагами гостиную, пытаясь найти решение. Результатов не было, но он не прекращал поиски до самого утра — когда возникла новая проблема. Заболели Пол и Филлип.
Что ж, теперь он хотя бы мог действовать.
Уильям помчался в Оксфорд, чтобы проконсультироваться у тамошних врачей. Вернувшись, он привез селитру, борную кислоту, разные соли, уксуснокислый аммоний и нитрат серебра. Он развернул пакет со щетками из верблюжьего волоса. Он достал лимонное масло и сок хурмы. Еще у него был какой-то густой бальзам, издававший сильный гвоздичный аромат. Он проинструктировал Розу и миссис Лейн, как нужно смешивать, дозировать и применять все эти препараты.
— Их головы надо побрить до блеска, — говорил он. — Голова Люси была недостаточно гладко выбрита. Потом надо обернуть головы шелком, пропитанным лимонным маслом, и подложить под них высокие подушки. Ноги будем согревать гвоздичным бальзамом и тканью, смоченной теплой водой. Никаких пиявок, никаких кровопусканий. В первые три дня кормить их только ячменным или рисовым отваром. После трех дней — мясной бульон и курятина, причем курица должна быть приготовлена на пару. Мочевой пузырь опорожнять через каждые шесть часов, кишечник — раз в сутки. По вечерам язвочки в горле смазывать ляписом…
У него все было расписано по дням и часам. Его блокнот в переплете из телячьей кожи изобиловал рецептами, предписаниями и графиками. Он лично контролировал каждое опорожнение мочевого пузыря или кишечника. Он скрупулезно отмечал в блокноте все, что происходило с больными и что предпринималось для их лечения.
Сначала мальчики были просто удивлены своей внезапной хворью. Они смотрели на отца сквозь завесу боли и недоумевали, почему он все время что-то записывает, вместо того чтобы протянуть руку и снять эту завесу. Они боролись, угасали, агонизировали.
Уильям пересматривал свои записи, пытаясь уяснить себе картину болезни, выискивая намеки на положительную динамику. Он осторожно варьировал время проведения процедур и дозы препаратов. Есть ли теперь признаки улучшения? Или еще рано об этом судить?
А когда отец не дежурил у детских постелей, он беспрестанно метался из комнаты в комнату. Какие вещи принадлежали Люси? Где ее игрушки? Под какими одеялами она спала? На каких подушках?
— Сжечь это!
В саду был разведен большой костер, который никогда не угасал: то и дело они вспоминали о чем-то еще не сожженном. Одежда мальчиков. Их книжки. Их матрасы. И его собственная одежда, в которой он их обнимал и целовал. Сжечь! И Роза — какую одежду носила она? Все комнаты, все шкафы и чуланы были обысканы; вот еще одна кукла, вот шляпка, вот ленточка… «Сжечь это! Сжечь это все!»
В спальне сыновей он вытащил из-под кроватей их коробки. Там, под книгами, игрушками и шариками, под всякой всячиной, имеющей ценность в мальчишеской жизни, обнаружилась пара примитивных рогаток. Он швырнул их из окна спальни оторопевшему садовнику, который внизу следил за костром.
— СЖЕЧЬ ЭТО!
Задыхаясь, он дрожащими руками ухватился за оконную раму. Когда дыхание восстановилось, он направился в комнату к мальчикам и снова раскрыл блокнот.
Сначала наблюдение. Только наблюдая, ты сможешь понять. И только когда ты понял, ты можешь действовать. Болезнь была механизмом и в этом смысле не сильно отличалась от любого другого механизма. Внимательное наблюдение всегда помогало ему разобраться в проблеме. Это было всего лишь вопросом времени.
Уильям отправился на похороны Люси. Церемонию сократили — на очереди было очень много умерших. Незнакомец в черном сочувственно ему кивнул, но Уильям едва его заметил. По возвращении домой он узнал, что его сыновья скончались один за другим, с разницей в несколько минут.
Роза, молившаяся у их постелей, подняла на мужа лихорадочно блестящие глаза; на ее горле ярко алело пятно.
— Любовь моя, — сказал он, — ты больна.
— Тогда скорее найди ножницы.
Когда он принес кожаный футляр с ножницами, Роза распустила свои волосы и обрезала их как могла коротко. Затем она бросила волосы на горящие в камине дрова и легла в постель.
На следующий день Уильям оставил Розу под присмотром миссис Лейн, чтобы пойти на похороны сыновей. Это была необычная церемония. Ввиду большого количества покойников, погребальную службу справляли не отдельно по Полу и Филлипу, а по всем сразу — и все это были люди, которых Уильям знал лично или хотя бы понаслышке. И всех надо было похоронить сегодня, потому что завтра будут новые мертвецы. Провожающих собралось немного — иные сами слегли, другие ухаживали за больными или же боялись заразиться. Пения не было, как и собственно хора, да и настрой был не тот. Мужчины стояли, сидели и молились отдельно друг от друга, оплакивая кто жену, кто брата или сестру, кто ребенка. Никто не обращался со словами утешения к другим; сил едва хватало на скорбь по своим близким. «Кто-то сделает себе состояние на торговле траурным крепом», — мрачно подумал Уильям.
И, оттолкнувшись от этой мысли, он углубился в сложные расчеты. Как можно измерить утрату близкого человека? Как подсчитать, взвесить, оценить горе? В прошлом ему сопутствовала удача, и он это сознавал как никто другой. Однако за все в этом мире приходится платить. И вот теперь он расплачивался. Но в конце концов некая беспристрастная сила, убедившись, что соотношение удач и утрат… как сказать… выровнялось? — должна вновь повернуть его жизнь в лучшую сторону. Костяшки счетов стучали в его сердце, производя ужасные вычисления: Люси потеряна, два его сына потеряны. Итого трое. У него еще остались жена и дочь. И он вполне может рассчитывать на то, что их ему оставят. Трое против двух. Шестьдесят процентов против сорока. Для другой стороны сделка представлялась выгодной. Шестьдесят против сорока. Это щедрое предложение. Цифры его успокаивали.
На кладбище Уильям ничуть не удивился, заметив незнакомца в черном. Несмотря на черноту — какую-то особенно глубокую и пронзительную черноту — его траурного костюма, он не казался угнетенным личной утратой. По его виду нельзя было подумать, что дома у него лежит при смерти жена. Не походил он и на измученного родителя, проведшего много дней и ночей у постели умирающего ребенка. Тогда зачем он пришел? Только потому, что здесь был Уильям? Человек взглянул ему в глаза уверенно и прямо — так, будто они хорошо знали друг друга. На сегодня с Уильяма было уже достаточно; он не имел больше сил, чтобы противостоять этой уверенности. И он просто кивнул незнакомцу. В ответ последовал кивок — на сей раз очень выразительный и понимающий.
Шестьдесят против сорока?
«Знай своего оппонента» — в этом ключ к успеху переговоров. А вдруг эти переговоры обернутся ничем? Уильям почувствовал, как земля уходит из-под ног.
Если один план не удался, пробуй другой. Выход всегда найдется.
Уильям сделал глубокий вдох и сохранил равновесие.
Он вернулся домой, к постели Розы, к пропитанному лимонным маслом шелку, к бульону с ложечки, к теплым ваннам для ног, к приготовлению смесей из алоэ, солей и патоки… Он искал способ справиться с этой болезнью. Наблюдение. Понимание. Действие. Он обязательно найдет способ.
В этот период Уильям совсем не ложился в постель и практически не спал. Лишь иногда, во время затиший между судорожными приступами, ему удавалось вздремнуть, сидя на стуле у изголовья Розы. В одну из таких минут что-то необычное вывело его из состояния полудремы. Он огляделся в поисках причины. В комнате все было так же, с Розой никаких перемен.
Потом он понял: это был едкий запах, идущий из коридора. В доме кто-то жег волосы.
Вскочив со стула, он помчался в комнату Доры.
Его дочь в белой ночной рубашке стояла у камина, в котором был разведен — должно быть, ею самой — небольшой аккуратный огонь. Она локон за локоном срезала свои длинные темные волосы и роняла их в пламя.
— Я тебя разбудила? — спросила она. — От этих жженых волос такая вонь. Мне остаться у себя в комнате? Или лучше перейти в комнату мальчиков? Там уже есть все, что нужно для больных.
Он забрал ножницы из руки дочери. Ее миловидное личико выглядело непривычно. Голова острижена с одного боку, на шее расползлось красное пятно.
— Нет нужды срезать волосы, — сказал он. — Это ничего не дает.
— Да? Но я уже начала, не оставлять же все в таком виде.
Он стал срезать локоны, бросая их в огонь и захлебываясь слезами. Когда он обошел кругом, закончив стрижку, и вновь оказался с Дорой лицом к лицу, она спокойно взглянула на отца и чуть заметно улыбнулась, словно извиняясь за что-то.
