Стивен Кинг - Противостояние

– А Фрэн? Ты заботишься о ней? – Гарольд не отводил глаз, и они вроде бы лучились добродушием, но у Стью вдруг возникло ощущение, что чуть улыбающиеся глаза Гарольда напоминают блики солнечных лучей на поверхности Брейкманс-Куэрри в восточном Техасе: вода, выглядевшая такой манящей, уходила в глубины, куда никогда не заглядывало солнце, и за годы четверо молодых парней нашли свою смерть в этом симпатичном озере.

– Делаю все, что в моих силах. Так что ты предлагаешь, Гарольд?

– Итак. Мне понятна позиция Ника. И Глена тоже. Они признают, что Свободная зона воспринимает матушку Абагейл как теократический символ… и сейчас, по существу, выражают мнение всей Зоны. Верно?

Стью отпил кофе.

– Что такое «теократический символ»?

– Я бы сказал, что это земной символ договора, заключенного с Богом, – ответил Гарольд, и его глаза чуть затуманились. – Как святое причастие или священные коровы в Индии.

Стью при этом чуть оживился.

– Да, похоже. Эти коровы… им позволяют бродить по улицам и вызывать автомобильные пробки, верно? Они могут заходить в магазины и покинуть город.

– Да, – согласился Гарольд. – Но большинство этих коров больны, Стью. Они всегда на грани истощения. У некоторых туберкулез. И все потому, что они – символ. Люди убеждены, что Бог позаботится о них, точно так же, как наши люди убеждены, что Бог позаботится о матушке Абагейл. Но я сомневаюсь, что Бог считает правильным положение, когда люди позволяют бедной бессловесной корове бродить по округе, мучаясь от боли.

Лицо Ральфа на мгновение потемнело, и Стью знал, что тот сейчас чувствует. Он и сам ощущал то же самое, а потому мог оценить, сколь многое значит для него матушка Абагейл. Ему казалось, что Гарольд балансирует на грани святотатства.

– В любом случае мы не можем изменить отношения к ней наших людей… – Гарольд резко ушел от темы индийских священных коров.

– И не хотим, – быстро вставил Ральф.

– Точно! – воскликнул Гарольд. – В конце концов, она собрала нас воедино, и не только с помощью радио. Моя идея такова: мы оседлаем наши верные мотоциклы и проведем вторую половину дня, обследуя западную часть Боулдера. Если будем держаться достаточно близко, то сможем поддерживать связь с помощью портативных раций.

Стью кивнул. Именно этого ему, собственно, и хотелось. Священные коровы или нет, Бог или нет, он считал, что это неправильно – оставлять ее бродить в одиночестве по окрестностям Боулдера. Это не имело никакого отношения к религии. Это было просто черствое безразличие.

– И если мы ее найдем, то сможем спросить, не нужно ли ей чего, – закончил Гарольд.

– К примеру, не подвезти ли ее до города, – добавил Ральф.

– Мы хотя бы будем знать, где она.

– Хорошо, – кивнул Стью. – Я думаю, это чертовски хорошая идея, Гарольд. Позволь мне только оставить записку Фрэн.

Но пока он писал записку, его не оставляло желание обернуться на Гарольда – посмотреть, что делает Гарольд и каково выражение его глаз.

Гарольд попросил и получил добро на разведку извилистой дороги между Боулдером и Нидерландом, поскольку практиче ски не сомневался, что матушка Абагейл этим путем не пойдет. Он сам едва ли сумел бы добраться пешком от Боулдера до Нидерланда за один световой день, а уж этой безумной старой манде такое точно было не под силу. Но он получил возможность проехаться на мотоцикле не торопясь и многое обдумать.

Теперь, без четверти семь, он уже возвращался назад. Его «хонда» стояла на площадке для отдыха, а сам он сидел за столиком для пикников, ел копченые колбаски «Слим джимс» и запивал их колой. На руле «хонды» висела рация с полностью выдвинутой антенной, и из нее доносился чуть искажаемый помехами голос Ральфа Брентнера. Связь была только на небольшом расстоянии, а Ральф находился на склоне Флагштоковой горы.

– …Рассветный амфитеатр… ее тут нет… здесь льет дождь.

Потом раздался голос Стью, более громкий и близкий. Он был в парке Чатокуа, расположенном в четырех милях от площадки отдыха, где перекусывал Гарольд.

– Повтори снова, Ральф.

Вновь голос Ральфа, настоящий рев. «Может, он докричится до инсульта, – подумал Гарольд. – Тогда бы день точно не пропал зря».

– Ее здесь нет! Я еду вниз, пока не стемнело! Прием!

– Понял. – В голосе Стью слышалось разочарование. – Гарольд, ты где? – Гарольд поднялся, вытирая жирные от колбасок руки о джинсы. – Гарольд! Вызываю Гарольда Лаудера! Ты меня слышишь, Гарольд?

Гарольд показал рации средний палец – трахальный палец, как называли его неандертальцы старшей школы Оганквита. Потом нажал кнопку передачи и ответил приятным голосом с легкой ноткой разочарования:

– Я здесь. Отходил чуть в сторону… вроде бы что-то увидел в кювете. Чью-то старую куртку. Прием.

– Да, хорошо. Почему бы тебе не приехать в Чатокуа, Гарольд? Здесь и подождем Ральфа.

Нравится отдавать приказы, да, говнюк? У меня, возможно, кое-что припасено для тебя. Да, возможно, припасено.

– Гарольд, слышишь меня?

– Да. Извини, Стью. Задумался. Я подъеду через пятнадцать минут.

– Ты слышишь, Ральф? – проревел Стью, заставив Гарольда поморщиться. Теперь он показал палец голосу Стью, хмуро улыбаясь. А этого не хочешь, ублюдок с Дикого Запада?

– Понял, ты будешь в парке Чатокуа, – прорвался сквозь статические помехи голос Ральфа. – Уже еду. Конец связи.

– И я еду, – откликнулся Гарольд. – Конец связи.

Он выключил рацию, сложил антенну, вновь повесил рацию на руль, посидел на «хонде», поставив ноги на землю по обеим сторонам мотоцикла, не касаясь ножного стартера. На нем была армейская куртка с толстой подкладкой, незаменимая вещь для мотоциклиста на высоте шести тысяч футов, даже в августе. Но куртка служила и другой цели. В одном из многочисленных карманов с молниями лежал «смит-вессон» тридцать восьмого калибра. Гарольд достал пистолет, повертел в руках. Полностью заряженный и тяжелый, словно понимающий свое предназначение: смерть, уничтожение, убийство.

Сегодня вечером?

Почему нет?

Он предложил эту экспедицию в расчете на то, что ему удастся остаться наедине со Стью на достаточно долгое время, чтобы убить его. И теперь выходило, что такой шанс у него появится менее чем через пятнадцать минут. В парке Чатокуа. Однако поездка принесла и иные плоды.

Он не собирался доезжать до Нидерланда, жалкого городка, расположенного высоко над Боулдером, известного только тем, что там однажды останавливалась нелегалка Патти Херст. Но пока он поднимался все выше и выше, сидя на мягко урчащей «хонде», режущей холодный, пронзительный воздух, что-то случилось.