Мария Беляева - Полуночные миры

Кларисс усмехнулась, возвращая презрительный взгляд, полученный ещё тогда.

Майкл вновь посмотрел на девушку.

— Да, я провалил экзамен, — он скривил потрескавшиеся губы. Между зубами сочилась кровь. — Но ты усвоила всё, чему тебя учили. Я тобой горжусь.

— Ты всегда был сумасшедшим, Майкл.

Они оба заметили, каким чужим выходило у неё это имя. И лишь она знала, сколько мечтала о дне, когда сможет произнести его без страха.

Рык. Кларисс обернулась, чтобы оказаться лицом к лицу с волком, стоящим ближе остальных. Бурые разводы на морде дёргались от оскала.

Волк бросился на Кларисс. Рука сжала жёсткую шерсть. Нож вгрызся в горячее тело. Оно опустилось в грязь. Хищник от природы умирал у ног хищника поневоле.

Острие ножа во тьме указало на Майкла. Кларисс впилась взглядом в развалины, заполнившие, казалось, весь мир. Они безжизненными сталактитами свисали с краёв земли, окружённой мифической бездной.

Грудной хрип. Сдерживаемый стон уходящей жизни. Кларисс закрыла глаза. На шершавом фоне криков и мясистого чмоканья клыков она различала шуршание. Шуршание сжимаемой ладонью листвы. Мгновенное сомнение вспыхнуло жёлтым — и утонуло в черноте перьев, которыми обросла душа. Листья высыпались из разжавшихся пальцев.

Кларисс отрешённо пошла прочь. Хриплые стоны позади умерли, но ощущения свободы не принесли.

Она плотнее запахнула полы грубой куртки. Шаги становились всё увереннее, превращаясь в поступь хищника. И теперь, направляясь в неизвестность, к которой она не стремилась, Кларисс спрашивала себя, стоило ли оно того. Определённо — стоило.

Аврасия

Здесь, в центре грохочущей улицы, ему уютнее всего. Люди-электроны, несущиеся по тоннелям-звеньям цепи. И конец пути тоннелей — лишь промежуточная станция. Ему кажется: никто не видит, что выхода может и не быть. Безумный лабиринт микросхем и непогребённых душ.

Сумятица лиц, на которых он улавливает все оттенки: ненависть, страх, надежду, ощущение собственной бесполезности. Это единственное, что отличает людей от батареек. Использовал, вбросил, вставил новые. Использованные люди-батарейки его пугают…

…Он засунул руки в карманы и быстро пошёл вниз по улице. Чернота ночи в городе-развалине пахла раствором, которым обрабатывают ношеные вещи в магазинах. Пахла гнилой рыбой корейского квартала и духами, больше похожими на дешевую русскую водку. Запахи постепенно слабели, стирались по мере того как он продвигался к Аврасии. Рука потянулась за сигаретой во внутреннем кармане плаща, но он вовремя остановил себя. Он выкурил сегодня слишком много. Тем более, что ещё одна сигарета ничего не изменит. Он, словно в детстве, взъерошил волосы, пытаясь отвлечься.

Блики вывесок и витрин вечно открытых магазинов с вечно зевающими продавцами рушились на мокрый асфальт. Опущенные головы, торопливые шаги и молчаливо смирение. Изредка он видел перед собой другие лица. На этих лицах — истершиеся впечатления прошлой жизни, как биты ненужной и утраченной информации. Казалось, он может затеряться среди них — чужих глаз с отблесками веры в несуществующее единство толпы.

Пальцы перебирали мелочь в кармане. До встречи оставалось ещё полчаса — достаточно, чтобы прогнать лишние мысли. Во время работы нельзя позволять себе думать о чём-то другом. Правило номер три. Собственные правила он не нарушал.

Монеты нагрелись. Запахи, пропитавшие стены и воздух, истерлись окончательно. Спокойствие пустоты, которое появлялось только здесь, в Аврасии. Цепь отелей и ресторанов с надутыми, позолоченными с головы до пят лакеями. Вниз по правой стороне — синяя неоновая вывеска очередного клуба. Бордель, вход в который охраняют коринфские колонны.

Ещё не зная, устроят ли его условия сделки на этот раз, он уже мысленно спрашивал себя, как посмотрит в глаза собственному отражению утром. Он достал затёртую картонную пачку сигарет — не пластиковую, хотя сегодня он мог себе её позволить, — и закурил. Действительно, ещё одна ничего не изменит.

В конце улицы, прямо за прожилкой грязно-синего фонарного света, силуэты сливались с тенью здания, отчего тоже казались грязными.

Он затушил сигарету о мокрую стенку урны. Шаг стал привычно быстрым и непривычно спокойным. Силуэты выступили в синее пятно света, привлекая к себе внимание. Он вплотную подошёл к кромке тьмы, но не переступил. Мужчины кивнули. Он не шевельнулся.

— Я согласен. Через два или три дня всё будет готово.

Он с трудом узнал собственный голос. Торговец душами. Делец. Ему стало мерзко.

— В этот раз, надеюсь, всё пройдёт лучше? — в голосе собеседника слышалась усмешка, несмотря на попытку её скрыть. Даже щебень под его ногой хрустнул как-то осуждающе.

— За свою работу я ручаюсь, — он заставил себя криво улыбнуться. — В этот раз, надеюсь, вы выполните свою часть сделки?

— Разумеется.

Он представил на мгновение крылья за спиной собеседника. И хруст. И кровь. И опоздавшее раскаяние в остывающих глазах.

Он засунул руки в карманы. Сжал кулаки и зашагал вверх по улице. Неторопливо, несмотря на то, что хотелось бежать.

Возможно, они смотрели ему вслед. Возможно, нет.

Он скрылся в ближайшей электронной прожилке, хотя уже знал, что никогда не сможет затеряться ни в одной из них, какими бы людными они ни были. Выгреб монеты из кармана. Тёплые кружки зазвенели, отскакивая от стен и тротуара, заплясали… почему-то вдруг ненужные и бесполезные.

Он упёрся руками в ребристые камни стены и закрыл глаза. Сейчас, впервые за долгое время, он не ощущал постоянного присутствия крыльев, наконец-то не помнил о них. Силы ускользали, словно энергия покидала батарею. Опустившись на пол, он подтянул к себе колени. Опустошённый. Пустой, словно использованный аккумулятор. Он сглотнул, чувствуя растущий страх. Запахнув плащ сильнее, он откинул голову. Он проспал до утра, не проснувшись даже, когда предрассветные сумерки заполнил дождь.

Ему снилось то, что он должен совершить…

Один

Мальчишка ворвался. Упал. Зашипел, тряся онемевшей от ушиба рукой. Он неподвижно сидел на холодном кафельном полу школьного туалета, пустым взглядом вперившись в истёршийся безвкусный рисунок на кафеле. Он так часто видел этот рисунок… Рисунок стал частью его мира… юного — и недолговечного.

Силясь отдышаться, мальчишка прислушивался к тишине — лживой, подлой, злобной. Когда кровь в висках перестала стучать, пришла новая боль. Боль бессмысленного отчаяния при мысли, что он никогда не будет в безопасности. Ни там. Ни здесь. Нигде.