Йорг Кастнер - Число зверя

Опытному преследователю? Пауль не мог не рассмеяться над самим собой. Но смех этот был горьким. Убийство Ренато Сорелли, похоже, сделало его слишком мнительным. Разумеется, никакого преследователя не было. Была только его чрезмерно раздраженная недавними событиями фантазия и огромная усталость, которая навалилась на него после долгого дня. И то и другое заставляло Пауля видеть преследователей там, где были одни безобидные прохожие. Он очень устал, но понимал, что не сможет уснуть – настолько велико было его внутреннее беспокойство. Может, прогулка окажет на него благотворное воздействие; может, он немного успокоится, если у него возникнет чувство близости с улицами и площадями Рима.

Пауль смотрел на другой берег реки, на залитый ярким светом замок Святого Ангела, который, казалось, охранял тот берег, включая Ватикан. Папы действительно искали там убежище в трудные времена, добираясь туда через потайной ход, который связывал Ватикан и замок Святого Ангела. Сегодня могущественная крепость, над которой возвышалась бронзовая статуя архангела Михаила, превратилась в одну из главных достопримечательностей. Пауль тоже неоднократно посещал ее – впервые в возрасте десяти или одиннадцати лет, вместе с другими мальчиками из сиротского приюта. И с отцом Сорелли.

Покинув мост, Пауль зашагал по оживленной Корсо Витторио Эммануэле, мимо дорогих бутиков и ювелирных магазинов, но их витрины его не интересовали. Он просто шел все дальше, как будто так он мог вернуться в Рим своей молодости – и в то время, когда Сорелли еще был жив. Но прежнее чувство близости не хотело возвращаться. Уже ничто не будет таким, как прежде. От грустных мыслей Пауля отвлекло неприятное ощущение в животе, явно вызванное не только тяжелым душевным состоянием. Он был голоден – и неудивительно, ведь он весь день почти ничего не ел. Пауль свернул с дорогой Корсо Витторио Эммануэле и зашел в пиццерию, расположенную на одной из боковых улиц. Там он заказал брускетту,[7] пиццу «Наполетана» и бокал красного домашнего вина. Поев, он действительно почувствовал себя немного лучше.

Когда Пауль снова вышел на улицу, снаружи заметно похолодало и ему в лицо дул резкий ветер. Пауль застегнул молнию кожаной куртки и поднял воротник.

Решив не возвращаться на шумную Корсо Витторио Эммануэле, он неторопливо и вроде бы бесцельно прогуливался по улочкам и переулкам, которые шли параллельно ей; однако, когда перед ним появился освещенный фасад церкви Иль-Джезу, Пауль насторожился.

Это здание было ему знакомо. Во всем мире церкви иезуитов строились в том же стиле, что и церковь Иисуса. Как всегда, стоя перед этим зданием, Пауль любовался постепенным переходом форм эпохи Возрождения в темы барокко и молча отдавал должное архитектору Джакомо делла Порта, который создал фасад в шестнадцатом столетии.

Привел ли его сюда случай? Нет, скорее, его направляло подсознание. В церкви горел слабый свет. Может, там идет богослужение? Пауль не мог поверить, что Иль-Джезу в такой поздний час еще открыта для туристов. Долго не раздумывая, он преодолел несколько ступеней к главному порталу и обнаружил, что двери действительно не заперты.

В надежде обрести успокоение в первой церкви Общества Иисуса, Пауль вошел внутрь.

В большом храме, который был построен с таким расчетом, чтобы вместить всех верующих, горели только свечи и не было ни одной электрической лампочки. Здесь царила абсолютная тишина. Вечерний шум оживленных улиц, наполнявший Рим, умолк. Шаги Пауля раздавались в тишине неестественно громко – во всяком случае, так ему казалось. Взгляд его скользил по слабо освещенным рядам скамей, но он не обнаружил ни единой живой души.

Неужели он действительно единственный, кто находится в этой церкви?

Бросив быстрый взгляд на великолепные фрески цилиндрического свода, красоту которых скрывало освещение, Пауль медленно прошел по нефу и повернул наконец налево, к капелле Сан-Игнасио. Там покоился прах Игнатия Лойолы, основателя Общества Иисуса. Над его могилой, освещенный несколькими рядами свечей, поднимался огромный алтарь, один из самых великолепных, которые знал Пауль. Центр, окруженный украшенными золотом колоннами из лазурита, образовывала серебряная статуя основателя ордена. К сожалению, это была только копия – оригинал Папа Пий VI приказал расплавить, чтобы выплатить репарации Наполеону I. Пауль преклонил колени перед алтарем и тут же позабыл о сверкающем золоте, серебре и ляпис-лазури. Он пристально смотрел в лицо статуи Игнатия, и в мерцающем свете свечей оно казалось живым, а глаза как будто щурились на него и спрашивали, что его тревожит.

Пауль вспомнил о тернистом пути, которым следовал Игнатий Лойола, и понимание серьезности испытаний, выпавших на долю первого иезуита, придало ему сил. Потомок баскского дворянского рода вел мирскую жизнь, был расположен к радостям любви и стал солдатом, надеясь обрести счастье. Было ли это насмешкой судьбы, когда пушечное ядро, нанесшее ему тяжелое ранение в 1521 году при защите Памплоны от французов, стало краеугольным камнем его внутреннего преображения?

Впрочем, Игнатий, восторженный поклонник рыцарских романов, лежа на больничной койке, потянулся не к легкому чтиву, чтобы убить время, а к трудам по теологии. Наверное, такое поведение следовало объяснить божественным вмешательством. А впрочем, подумал Пауль, возможно, ему просто надоело читать рыцарские романы. Вероятность этого также не исключала вмешательства Бога. Разве исповедимы пути Господни? Как бы там ни было, благодаря чтению Игнатий изменился и в монастыре Монтсеррат около Барселоны исповедался о до сих пор безбожной жизни – по легенде, исповедь эта заняла у него целых три дня. В монастырь он входил солдатом, а когда вышел оттуда, был безоружен и собирался жить целый год как отшельник в сыром гроте, замаливая свои прегрешения. В это время тяжелых испытаний, которым он сам себя подверг, Игнатий очистился перед Богом. Он записывал свои экзерсисы, те духовные упражнения, которые до сегодняшнего дня оставались обязательными для иезуитов, и в результате ему открылось, что он должен посвятить оставшуюся жизнь преумножению славы Божией. «Ad maiorem Dei gloriam» («К вящей славе Божией») – это был его девиз, и он стал девизом Общества Иисуса.

После паломничества в Иерусалим Игнатий, преисполненный неутолимой тяги к знаниям, начал улучшать свое посредственное школьное образование и посвятил себя изучению философии и теологии. При этом он не просто пережевывал то, чему учили другие: Игнатий вырабатывал собственное мнение и часто высказывал его, что неоднократно приводило к конфликтам с испанской инквизицией. Летом 1528 года он бежал от инквизиторов в Париж, чтобы продолжить исследования в Сорбонне.