Эгис Румит - Марат. История одной души (СИ)

Марат молчал.

— Вставай, — сказала Намон.

Подросток попытался подняться. Его руки задрожали. Он вздохнул и упал обратно.

— Ты ничего не сделала, — вслух подумал он. — Я такой же избитый.

Ведьма усмехнулась.

— Ты живой, — ответила она, — а большего ты не просил.

— Избавь меня от боли, — взмолился Марат. — Я сделаю все, что ты скажешь.

— Это просто, — заверила старуха. — Но ты будешь должен мне не двести, а двести шесть франков.

— Сколько хочешь, — прошептал Марат.

— Сколько хочу, столько и получу, — подтвердила Намон.

Она оставила лампу у лица больного и ушла в дом. Марат слышал, как поскрипывают половицы где-то в глубине помещения. Потом Намон вернулась и легко опустилась рядом с ним.

То, что старуха принесла, удивило Марата. Это была миска рисовой каши, на краю которой лежал кусок жареного мяса. Из середины посудины торчала ложка. Рядом с едой ведьма поставила неоткрытую банку королевского бира.

И еще у нее была маленькая металлическая трубка с круглой чашечкой на конце. Намон поднесла трубку к огню лампы, и с чашечки вниз потек белый дым.

— Что это? — спросил Марат.

— Избавление от боли за шесть франков, — ответила ведьма.

Она протянула трубку подростку. Марат зажал мундштук губами и изо всех сил втянул дым. Он почувствовал сладкий вкус, его легкие захрипели, он закашлялся. Его опять ударила боль, и он замер.

— Не помогает, — сказал Марат.

— Кури медленно и глубоко, — велела Намон. — Еще не было человека, которому не помог бы опиум.

Марат отдышался и затянулся снова.

— Кури и слушай, — продолжала старуха, снова подогревая наркотик над лампой. — Ты умеешь отличать женщин, которым ты нравишься?

Марат только моргнул. Его губы были заняты трубкой.

— Ты пойдешь к Президентскому отелю и встанешь под портиком, — сказала Намон, — и будешь смотреть на тех, кто заходит внутрь. Ты увидишь ту, которая захочет провести с тобой ночь. Скорее всего, она будет белая и очень богатая.

Ведьма снова погрела трубку, и подросток снова втянул текучий белый дым.

— Утром ты уйдешь от нее с деньгами, — продолжала Намон, — и принесешь их мне. Я заберу у тебя половину выручки и еще шесть франков за эту трубку.

— Да, — прошептал Марат. Ему было холодно и хорошо, и он знал, что действительно может это сделать. Пламя свечи расплывалось крестиком, а темнота стала ближе.

Намон встала.

— Еда — это подарок, — добавила она. — Когда боль уйдет, ты будешь очень голодный.

Старуха наклонилась и забрала лампу. Она ушла и унесла с собой свет. Подросток слышал, как она изнутри заперла дверь. Он погрузился во тьму.

Марат снова очнулся в середине ночи. Ему показалось, что кто-то трогает его ноги. Он поджал их, а потом осознал, что это всего лишь капли дождя. Ливень так и не перестал. Марат сел, сбил рукой банку пива. Она покатилась. Он поймал ее в темноте.

Стихия шумела. Далеко за деревьями качался одинокий уличный фонарь. Что-то двигалось во мраке, большое и шелестящее — может, один из лоа, верных Намон, а может, просто ветер. Банка холодила руку.

Марат понял, что хочет есть, а потом вспомнил, как ему было больно. Старуха сдержала обещание. Его тело стало странным — полным силы, холодным и медленным. Он знал, что нездоров, но он мог дойти до Президентского отеля и поиметь женщину. Мог.

Подросток нащупал ложку и начал жадно есть холодный рис. Он по-новому ориентировался в темноте — как будто стал частью этого сырого воздуха, как будто сроднился с тем большим пыхтящим существом, которое ходило по двору, разбрызгивая водяные капли. Он лучше слышал и чуял. Вкус еды показался ему ближе и важнее, чем раньше. Помогая себе руками, он съел мясо, потом в несколько глотков выпил пиво. Он чувствовал, что стал другим, и, наконец, снова поверил, что не умрет. Он знал, что ведьма выполнила его просьбу.

И еще он хотел сладкого. Чего-нибудь сладкого, как этот текучий дым.

В ту ночь, второго сентября две тысячи второго года, Марат стал проституткой и опиумным наркоманом.

Глава пятая

БЕСПЛАТНЫЙ ЛИМОНАД

Юноши и девушки, почти все белые, парами и тройками собирались в коридоре. Они тихо шушукались, прячась друг за другом от взглядов женщины, сидящей за столом у стены. Студенты по одному заходили в кабинет — иногда всего на минуту, иногда на четверть полчаса — потом выходили, протягивали женщине крошечный отрывной листок, и она вызывала следующего. Списков не было — Сангаре принимал своих подопечных в порядке, который был известен только ему одному. Он вызывал их по памяти и вписывал имя следующего ученика, пока разговаривал с предыдущим.

Марат стоял у стены — одинокий смуглый подросток, который казался одновременно и моложе, и старше своих сверстников. Он смотрел на них тяжелым, наглым, медленным взглядом. Белки его глаз покрылись сеточкой лопнувших капилляров. Он чуть улыбался. На нем был дорогой костюм. На расслабленной руке Марата висели массивные золотые часы. На его ботинках и волосах было много крема.

Он больше не ходил босиком, больше не был оборванцем, но по-прежнему оставался грязным. Его окружал душный запах неухоженного тела. Его лицо, руки, одежда — все казалось сальным. Уже месяц Марат не ходил в рваных майках, но добился только того, что Марти с новой силой начал дразнить его обезьянкой. И сейчас он стоял у стены и смотрел на своих однокурсников. Они на него не смотрели. Вокруг него была зона отчуждения. Она появилась давно, но всегда только росла. Сейчас, когда он все реже появлялся в школе, шикарно одетый, улыбающийся пугающей сытой улыбкой, эта зона стала слишком широкой и слишком заметной. Люди отталкивались от Марата, как магнитики с противоположными полюсами. Если он шел по одной стороне коридора, они выбирали другую. Подросток не пытался преодолеть эту дистанцию. Он сам держался от всех на расстоянии.

Марат наблюдал, как одна за другой рассасываются кучки его одногруппников. Уже почти все побывали у Сангаре. Кое-кто задерживался, чтобы поделиться впечатлениями с друзьями, но большинство просто уходило. Курильщики перебрались на крыльцо. Их голоса, веселые, свободные, доносились с улицы через окна, спиной к которым стоял Марат. Вот распалась последняя группка. Потом последний человек зашел в кабинет директора.

Взгляд Марата остановился на секретарше. Его ноздри чуть шевельнулись. Он помнил, как увидел ее в первый раз. Тогда мулатка была в голубом платье. Теперь она сменила его на зеленое. Зеленое ей тоже шло. Он хотел бы залезть руками под эту тонкую ткань, сжать нежные груди. А потом, может быть, отрезать их, слушая, как она кричит. Женщина отвела глаза.