Сборник - Профессор бессмертия. Мистические произведения русских писателей

Нашим странницам предстояло совершить немалый путь – сначала в Виндреевку, где жил Максим Васильевич, а оттуда они предполагали добраться до обители. Ехали они до Виндреевки более четырех суток. Езда была с многочисленными остановками и ночевками. Путешествие совершалось в кибитке, запряженной парой лошадок. Кучером у них был старик Афиноген, молчаливый мужик, взятый Таисой в Виндреевке из ракеевских рабочих.

Таиса, бодрая еще женщина лет пятидесяти, во время дороги заманчиво рассказывала своей крестнице о жизни в общине, говорила, что у них есть своя настоятельница, что она высокой жизни, может даже «пророчествовать», что у них бывают «радения».

– Это что же такое, радения? – спрашивала Машура.

– А это то же самое, – отвечала Таиса, – что было с тобой на поляне, как ты мне рассказывала… когда ты к престолу Божию на небо подымалась… У тебя это, у умницы моей, тогда само собой вышло… На тебя дух нашел по благодати Божией… А у нас к этому готовятся и тоже начинают, как ты, кружиться и потом словно душой своей на небо улетают…

– Меня на это радение пустят? – спросила Машура.

– Не сразу, милая, не сразу… Сначала тебе искус будет, и, коли тебе у нас понравится, тогда может выйти и принятие для радения… и окромя того еще, что на это наша богородица скажет…

– Это какая же богородица? – спрашивала Маша.

– Сама настоятельница наша, мать Манефа. В ней дух святой обитает, – пояснила Таиса, – она самим нашим Христом к нам поставлена…

– Ты говоришь о моем принятии, – продолжала свои расспросы Маша, – это что же?.. Если меня к вам захотят принять, и я соглашусь на это, значит, тогда домой уж вернуться нельзя?..

– Там видно будет, – сказала уклончиво Таиса. – Нечего вперед загадывать. Ты, может быть, у нас свое счастье найдешь… Быть может, захочет Максим Васильевич тебя вызволить…

– Как это вызволить, крестная?..

– Да очень просто, – растолковывала Таиса. – От твоих господ выкупить… за деньги выкупить… будешь тогда вольная…

Машура сделала серьезное лицо и покачала головой.

– Не пустит меня мой барин, – сказала она. – Я его знаю… Он меня любит… Он и так сейчас еле отпустил… Отпустил только на месяц. Да и отпустил-то потому, что сам болен. Я ему теперь не нужна… За ним Захар Иванович ходит…

– Любит, любит, – передразнила крестницу с неудовольствием Таиса, – знаем мы их, как они любят… Завтра другая ему приглянется, и забудет он тебя…

Машура отвернулась от Таисы. Речь эта ей не понравилась. Ей стало тяжело… Таиса это заметила; она увидала, что лицо молодой спутницы затуманилось.

– Да ты сама, кажись, с ним разлучиться не можешь, – сказала она. – Что ж… И поезжай домой, коли охота тебе быть барской полюбовницей, коли охота в грехе жить… Мы никого насильно не держим.

Разговор этот произвел впечатление на Машуру. Веселость ее, с которой она выехала из Отрадного, пропала.

Она почувствовала, что крестная ее везет неспроста, что она осуждает ее греховную жизнь с барином, что эта жизнь ее должна кончиться, что вообще судьба ее может измениться…

За всю дорогу только один такой серьезный разговор у них и был; больше он не возобновлялся.

Приехали наши путешественницы в Виндреевку поздно, к самой ночи. Они остановились ночевать у таисиного знакомого мужика. Таиса объявила Машуре, что на другой день утром они пойдут к Ракееву, который здесь как помещик живет, что надо будет ему показаться. А потом они уже поедут в обитель, которая находится по ту сторону реки Роски. В обитель они поедут завтра на одной лошадке, пристяжную придется отстегнуть. Иначе в лесу не проедешь, дорога там глухая. И ехать им придется шагом довольно долго. От Виндреевки до обители было более двадцати верст.

На следующее утро Машура встала рано. Она плохо спала и была в волнении. Ей предстояло скоро увидать самого Ракеева – этого удивительного человека, о котором она так много слышала от крестной. Каков-то он ей покажется?.. Крестная говорила, что будто он все мысли человеческие может угадывать, что он «живой бог во плоти»…

Все это пугало Машуру и вместе с тем возбуждало ее любопытство.

Наконец они собрались «ко Христу», как выражалась Таиса.

Большой двухэтажный дом Ракеева стоял на возвышении над рекой Роской. Наверху жил сам хозяин, внизу у него была моленная. Построил этот дом Ракеев после смерти жены лет десять тому назад. Построен дом был из крупного леса. Бревенчатые стены были окрашены в желтый цвет.

Таиса и Маша вошли через ворота, которые были отворены. Их встретил внизу благообразный старик, одетый в черную хламиду вроде монашеского подрясника, подпоясанную черным ремнем.

– Здравствуйте, Никифор Петрович, – сказала Таиса старику. – Дома Максим-то Васильевич?.. Не обеспокоим мы его?.. Я вот к нему на поклон мою крестницу привезла…

– Пожалуйте, – приветливо отвечал Никифор. – Максим Васильевич дома и только что чай откушали.

– Это ракеевский апостол, – шепнула Машуре Таиса, указывая на Никифора.

Они поднялись наверх по широкой деревянной лестнице, устланной широким половиком, и вошли через переднюю в приемную комнату.

В комнатах была большая чистота. Везде были разостланы половики по крашеному полу. Было очень благообразно и казалось даже удивительно по убранству для такого глухого места, как Виндреевка. На окнах были везде миткалевые занавески с красной бахромкой. Стояла мебель красного дерева. В углу приемной на особой подставке возвышался большой образ старинного письма, изображавший Нерукотворного Спаса. Перед иконой горела лампада. Было в комнате тихо и таинственно.

Наши паломницы в своих темных одеяниях с белыми платочками на головах уселись в ожидании хозяина на стульца, стоящие около большого дивана, крытого малиновым трипом. Никифор пошел во внутренние комнаты доложить о них хозяину.

Через несколько минут вышел Ракеев. Он держал в руках книгу в старом кожаном переплете с застежками. Видно было, что он только что оторвался от чтения. Он положил книгу на стол около дивана, посмотрел на пришедших и, узнав Таису, сказал:

– Здравствуй, духовница… Это кто же с тобой?.. Кого привела?..

Машура впилась своими черными глазами в Ракеева.

Перед ней стоял мужчина лет за сорок, роста выше среднего, одетый в суконную поддевку, в высокие сапоги бутылками. Лицо Ракеева с грубыми чертами было окаймлено темно-русой бородой. Волосы на голове были тоже русые. Серые глаза показались Машуре сначала будто мутными.

– Она из Отрадного, кормилец, – отвечала с большим благоговением Таиса, – эта верст двести отсюда… Она – крестная моя дочка…

– Ну, здравствуй, Маша, будешь наша!.. – сказал вдруг Ракеев, внимательно взглянув на Машуру. Глаза его при этом загорелись каким-то особым блеском. Мутность их исчезла. Машура была поражена и словами Ракеева, и его взглядом. Она опустила голову и не знала, что отвечать.