Составитель не указан - Зловещие мертвецы (сборник)

Миссис Геррик и я давно свыклись с обществом друг друга, и наша привязанность растет с каждым днем. Сначала мы оба сильно беспокоились о наших близких. Однако преклонный возраст, в котором мы находились в момент похищения (мы почти ровесники с ней), позволяет предположить, что наши дети и внуки переживут утрату, которая все равно была неизбежна. Единственная проблема, которая не поддается разрешению: утомительная в своей монотонности гонка по подземным туннелям Интерборо.

На страницах, которые я уничтожил, много места отведено описанию ужасов, которые мы пережили в первые недели при прохождении сквозь встречные поезда. Вскоре это превратилось в столь обычное явление, что перестало восприниматься вовсе, как собственное дыхание. Однако стоило избавиться от ощущения неминуемой катастрофы, и наше путешествие наполнилось смертельной скукой блуждания по темным туннелям.

Миссис Геррик и я проводим время за дружескими беседами (хотя в более ранних записях я сетовал на ее неразговорчивость) или пробуем угадать, что происходит наверху, в городе, по пассажирам, стоящим на платформе. Это непростое занятие: наш вагон мчится очень быстро, к тому же много встречных поездов. Наше внимание привлекли изменения в рекламных щитах на станциях. Теперь на них изображены портреты старых кинозвезд; рекламу новых зубных паст и медицинских препаратов, кажется, сняли. Что это, не выдержали проверки или в стране идет кампания за возвращение к природе?

Еще одно чудо в нашей однообразной жизни — омоложение нашего вагона. Несмотря на безостановочную гонку на предельной скорости, он становится все ярче и новее. Сегодня у него вид, словно он несколько минут назад сошел с конвейера.

Полвека назад я твердо усвоил простую истину: если не знаешь, чем занять себя, — пусть у тебя впереди бесконечность, ты не сделаешь ровным счетом ничего. Заглянув в записную книжку, я обнаружил, что прошло десять лет со времени последней записи! Прямое подтверждение праздности и однообразия той жизни, которую мы вынуждены вести в этом блуждающем вагоне. Сама неизменность нашего существования лишает записи смысла. Однако недавние события принуждают меня взглянуть в лицо пугающей правды. Скрытое подтверждение моих опасений ошеломляет и указывает, что с нами определенно что-то происходит — что-то вполне объяснимое. Но я боюсь подумать об этом… тем более назвать это! Существуют два вероятных объяснения: или все, что я думаю, верно, или…

Необходимо поговорить на эту тему с Нелли Геррик. У нее поразительное самообладание. Очень рассудительная женщина. У нас с ней превосходные отношения.

Больше всего меня беспокоят объявления. Они рекламируют товары, бывшие популярными так давно, что я и забыл о них. И текст рекламы пересыпан выражениями тех лет. Последнее время трудно рассматривать плакаты: платформы все время переполнены пассажирами. В толпе много людей в военной форме, солдат и матросов. Мы догадываемся, что началась война, но без ответа остается самый страшный вопрос: "С кем?"

Некоторые перемены наблюдаются и в нашем маленьком мирке. Мое здоровье и внешний вид беспрерывно изменяются к лучшему. В волосах почти не осталось седины! Они снова каштановые и растут даже на макушке. С прической Нелли та же история. Есть и другие перемены: я стал лучше видеть и слышу совсем хорошо.

Кульминация этой вызывающей тревогу регрессии совпала с появлением новых плакатов. Они объясняют происходящее с нами. Над головами людей в подземке засверкали новые призывы, многочисленные и настойчивые: "Покупайте займы Победы!" По их обилию можно предположить, что мы снова вернулись в счастливые дни 1919-го, когда с фронтов мировой войны возвращались солдаты.

Мои беседы с Нелли успокаивают. Маловероятно, чтобы мы оба сошли с ума с одинаковыми симптомами. Неизбежный вывод, к которому мы пришли, заключается в том, что мы оба выпали из жизни! Время пришло в обратное движение! "Ругваартш! — сказал сумасшедший голландец в первый день нашего путешествия во Флашинг. Мы поедем обратно!" Очевидно, в его Флашинг, каким он когда-то знал его. Кто знает о нем, кроме него? Может оказаться, что этот город принадлежит совершенно другой эпохе; иначе почему этот сумасшедший чародей (кто еще так свободно обращается со временем!) выбрал путь в прошлое? Нам остается только ждать и надеяться на лучшее.

Новая теория объясняет далеко не все явления. Не все предметы движутся вспять; иначе как объяснить то, что я пишу эти строки? Нас можно сравнить со стайкой мух в кабине спускающегося лифта. Окружающий мир теряет вес и движется вверх, тогда как на самом деле кабина неуклонно ползет вниз. Отрезвляющая мысль. Мы рады, что она пришла нам в голову. Нелли призналась, что она некоторое время колебалась, не решаясь высказать ее вслух. Еще она обратила внимание на незаметную перемену в нашей одежде: практически незаметная глазу революция стиля.

Мы внимательно рассматриваем проносящиеся за окнами перроны, стараясь определить прошлое, в которое попали. Вскоре после написания этих строк мы наблюдали несколько крупных торжеств, определить которые не составило труда. За ноябрьским окончанием мировой войны — Армистисом — последовала кампания займов Свободы. Более сорока лет назад, считая время в оба конца — туда и обратно, я продавал эти займы на улицах прохожим. Впечатления прошедших лет заставляют нас острее переживать заточение в этом несущемся вагоне. Происходящее вокруг рождает мучительную ностальгию. Мало кто предполагает, сколь совершенна наша память, пока не столкнется с подобным напоминанием. Но мы не в состоянии присоединиться к ликующим толпам на перронах, и остается только гадать, что происходит наверху, над нашими головами.

Догадавшись о причинах происходящего, мы стали более терпимы по отношению к нашему машинисту. Его тяжелые размышления заставляют нас задуматься, не жертва ли он сам? Обычно он не замечает нашего присутствия. Иногда нам кажется, что он падший ангел, и мы удивляемся странному стечению обстоятельств, связавшему наши судьбы с судьбой несчастного Ван дер Деена, ибо по всему видно, что он несчастлив. Его надменность давно не раздражает нас: ее подавляет какая-то тайная тоска, что постоянно гнетет сердце нашего капитана.

— На мне лежит ийн флойк, — мрачно сказал он однажды, внезапно остановившись перед нами во время одной из своих стремительных прогулок по вагону Казалось, он пытается объясниться, извиниться, если хотите, за наше вынужденное заточение. — Я проклят, проклят — Он глубоко вздохнул, умоляюще глядя на нас.