Том Холланд - Спящий в песках

Я бросил взгляд на продолжавшего дрожать рабочего, гадая, что именно на плакетке могло привести его в подобное состояние, а потом подозвал Ахмеда и показал украшение ему. Десятник, осматривая вещицу, нахмурился: его попытка скрыть беспокойство оказалась неудачной.

– Боже мой! – воскликнул я. – Сразу видно, что вы не джентльмены. Ну разве можно так реагировать на портрет леди?

Ахмед, однако, мою шутку не поддержал.

– Говорят, – пробормотал он, – что когда нашли ту гробницу... ту самую, сокровища в которой сторожил демон, то на ее двери красовалось такое же изображение: львица с человеческой головой.

– Сфинкс, – пробормотал я, размышляя вслух. – Сфинкс, охраняющий портал, что ведет к...

Охваченный волнением, я хлопнул в ладоши, приказывая немедленно продолжить раскопки. Увы, никто не повиновался. Ахмед, смотревший на окрашенные кровавым предзакатным багрянцем горные пики, повернулся ко мне и, смущенно переминаясь с ноги на ногу, сказал:

– Уже поздно, господин, скоро стемнеет. Может быть, лучше продолжить раскопки завтра днем?

Я покачал головой.

Ты же знаешь, если мы и сегодня не обнаружим ничего достойного внимания, завтра я должен буду покинуть Долину. У меня осталась единственная возможность что-то здесь найти – сделать это нынче ночью.

Ахмед жестом указал на рабочих.

– Вы же видите, господин, сегодня эти четверо ни за что не притронутся к лопатам.

– Тогда найди мне других рабочих! – воскликнул я, теряя терпение. – И побыстрее, время не терпит!

Мгновение помедлив, Ахмед поклонился и торопливо ушел. Я проводил его взглядом и снова, еще более внимательно, присмотрелся к украшению. Мое возбуждение усилилось: мне показалось, что портрет свидетельствует в пользу высказанного как-то Петри предположения о том, что великая царица Тии по происхождению не являлась египтянкой. По его мнению, в жилах матери Эхнатона текла семитская кровь. Однако портрет, который я держал в руках, скорее наводил на мысль о нубийских корнях.

Я нахмурился, ибо с трудом мог согласиться со своим же собственным заключением. Дело в том, что великая царица Египта, то есть главная жена фараона, всегда состояла в кровном родстве со своим царственным супругом. Это был не просто обычай, а незыблемое правило, установленное жрецами Амона: они полагали, что престол достоин занимать лишь монарх с незамутненной царской кровью, являющийся, таким образом, бесспорным наследником как по мужской, так и по женской линии. Но откуда в таком случае взялась Тии? Как ей, иностранке, удалось не просто стать одной из множества наложниц, но возвыситься до положения великой царицы – первой за всю долгую историю Египта, кого изображали как равную ее богоподобному супругу? Что помогло ей обрести такое влияние на фараона Аменхотепа и взять верх над веками сохранявшимся обычаем и установлениями жрецов Амона? И... – эта мысль посетила меня неожиданно – не из того ли самого источника черпал силы для борьбы со жречеством ее сын Эхнатон? Возможно, ключ к его тайне сокрыт в песках – вот здесь, прямо под моими ногами?

Не удивительно, что возобновления раскопок я ждал с лихорадочным нетерпением. Правда, к моему разочарованию, Ахмеду удалось привести лишь десяток землекопов, да и те, судя по испуганным физиономиям, отнюдь не горели желанием приняться за дело.

– Люди очень боятся, господин, – шепнул мне десятник. – Их головы забиты всякими вздорными суевериями, и все они уже прознали о последней находке – о львице с женской головой. Им страшно: а ну как они потревожат охраняемую заклятием гробницу и во второй раз выпустят демона на волю?

– Нет там никакого демона, – заявил я нарочито громко, чтобы все меня слышали. – Демона нет, и бояться его нечего. Зато у меня есть вот это. – В руке моей появилась монета. – Это станет наградой для первого из вас, кто что-нибудь найдет.

Рабочие взялись за лопаты и кирки, однако даже в дрожащем свете факелов на их лицах были видны напряжение и страх. Должен признаться, их тревога стала понемногу передаваться и мне. Вместо того чтобы еще раз приглядеться к портрету Тии, я спрятал плакетку – как будто разглядывание ее при лунном свете сулило беду – и сам взялся за лопату. По правде сказать, это была возможность успокоить расшалившиеся нервы, ибо, как хорошо известно, напряженный физический труд способствует обузданию фантазии. Во всяком случае, мне так казалось, хотя вид моих рабочих свидетельствовал скорее о противоположном. Копали мы, отгребая песок и отбрасывая в сторону камни, около двух часов. И вдруг работу прервал новый испуганный вопль – почти в точности такой же душераздирающий, как тот, что я слышал ранее. Я разогнулся и посмотрел в том направлении, откуда он раздался.

Один из землекопов, выронив кайло, пятился, с гримасой ужаса и отвращения указывая дрожащей рукой на землю, точнее на нечто обнаруженное им в раскопе. Остальные тоже побросали инструменты и, как и их товарищ, отпрянули от уже вырытых траншей.

Еще через несколько мгновений послышался негромкий, но отчетливый стон, и один из рабочих резко развернулся.

– Стой! – крикнул я, но он уже улепетывал со всех ног.

Другие тоже поспешно выбирались из котлована, чтобы последовать его примеру.

– Останови их! – приказал я Ахмеду.

Но справиться с суеверным страхом этих людей оказалось не под силу и ему. Беглецы скрылись во тьме, оставив меня и десятника в брошенном ими раскопе.

Сердито выругавшись, я шагнул вперед – взглянуть, чем же вызвано столь паническое бегство, но поначалу, даже посветив факелом, вообще не обнаружил следов какой-либо находки. Я было подумал, что никакой гробницы здесь нет и в помине, как вдруг мне показалось, будто из песка что-то торчит. При ближайшем рассмотрении это "что-то" оказалось человеческой стопой. Стоило смести песок, и стало ясно, что мы нашли тело.

– В тех, твоих историях упоминалось о чем-либо подобном? – спросил я, подняв взгляд на Ахмеда.

– Я уже говорил вам, господин, – промолвил он после недолгого молчания, – все эти истории не более как вздорные выдумки.

Десятник заставил себя улыбнуться, но улыбка получилась вымученной. Кроме того, склонившись рядом со мной над находкой, он то и дело настороженно оглядывался по сторонам, словно проверяя, не таится ли кто во мраке.

Однако, пока мы расчищали труп, ничто нас не потревожило. Когда обнажились обе ступни, а за ними и ноги, стало очевидно, что благодаря пребыванию в сухом песке труп мумифицировался естественным путем. Впрочем, процесс мумификации затронул не все тело, и в тех местах, где мышечные ткани и кожа не сохранились, белели голые кости. Итак, перед нами была наполовину мумия, наполовину скелет, и определить пол мертвеца не представлялось возможным. Правда, судя по уцелевшим кое-где клочкам великолепной ткани, при жизни это был человек высокого ранга. Последнее удивляло: в Древнем Египте даже простолюдинов не зарывали в песок, а уж состоятельного покойника непременно хоронили в подобающей сану гробнице.