Клайв Баркер - Искусство

Она не стала больше терять времени. В тот же день, вернувшись с озера, она отправилась прямо в Стиллбрук, в дом Креннменов, и объявила Рэнди, что любит его и хочет с ним спать. Он не засмеялся. Он посмотрел на нее изумленно и почти смущенно спросил, знакомы ли они. Раньше подобный вопрос разбил бы ей сердце, но в тот день что-то в ней изменилось. Она перестала быть уязвимой. Да, сказала она, мы знакомы. Мы встречались несколько раз. Но мне плевать, помнишь ты меня или нет. Я люблю тебя и хочу, чтобы ты занялся со мной любовью. Он смотрел на нее, слушал, а потом спросил: это шутка, да? На что она сказала: нет, не шутка, она отвечает за каждое свое слово, и чего ждать, когда погода хорошая, а дом в их распоряжении?

Изумление не повлияло на либидо Рэнди Кренцмена. Он так и не понял, с какой стати девушка подарила ему себя, но, поскольку подобные дары он получал нечасто, нельзя было упускать возможность. И он согласился, сделав вид, будто с ним это происходит ежедневно. Они провели остаток дня вместе и проделали то, что хотели, не единожды, а трижды. Джойс вышла от него примерно в четверть седьмого. Когда она шла через город, ее наполняло странное чувство выполненного долга. Это была не любовь. Рэнди оказался бестолковым, эгоистичным и неопытным любовником. Но, возможно, он заронил в нее жизнь или, по крайней мере, внес свою толику в таинственную алхимию жизни, а больше от него ничего и не требовалось. Она безоговорочно смирилась с такой сменой приоритетов. Джойс четко знала одно: она должна зачать и родить. Остальная жизнь — прошлое, настоящее, будущее — будто бы расплылась и не имела значения.

Ранним утром следующего дня, выспавшись так, как не высыпалась уже много лет, Джойс позвонила Рэнди и предложила продолжить сегодня же днем. «Я что, был так хорош?» — спросил он. Она ответила, что он был более чем хорош, что он гигант, а его член — восьмое чудо света. Он легко принял и ее грубую лесть, и предложение.

Из всей четверки ей, пожалуй, больше всех повезло с любовником. Рэнди оказался неопытным пустоголовым болваном, но он все же был безобидным и по-своему нежным, Арлин, Труди и Кэролин охватили те же желания, что и Джойс, но судьба подтолкнула их завязать отношения гораздо менее стандартные.

Кэролин решила завести роман с Эдгаром Лоттом — пятидесятилетним мужчиной, поселившимся год назад на их улице неподалеку от ее дома. За год никто из соседей с ним так и не сблизился. Эдгар был одинок, и его жизнь разделяли лишь две таксы. Одиночество, отсутствие женщины, педантичность в подборе цветов одежды (носовой и шейный платки и носки у него вечно были одинакового пастельного тона) составили ему репутацию гомосексуалиста. Но Кэролин при всей своей неопытности поняла его лучше, чем ее родители. Несколько раз она ловила на себе его взгляды, говорившие больше, чем слова. Вскоре она подстерегла его на утренней прогулке с таксами. Пока собаки метили территорию, она завела разговор и спросила, нельзя ли к нему зайти. Позже он говорил, что его намерения были совершенно добропорядочными и, если бы она не разложилась перед ним на кухонном столе и не потребовала близости, он бы и пальцем к ней не притронулся. Но разве можно отказаться от такого предложения?

При такой разнице в возрасте и телосложении их секс был чрезвычайно пылким, хотя свершался под визг ревновавших такс, изгнанных за дверь, где они гонялись за собственными хвостами, пока окончательно не выматывались. После первого раза он рассказал ей, что у него не было женщины уже шесть лет, с тех пор как умерла жена, что после ее смерти он стал сильно пить и что жена его тоже была крупной женщиной. Разговоры о пышных формах снова возбудили его, и они продолжили. Собаки уже спали.

Сначала все было хорошо. Они не отпускали никаких замечаний по поводу внешности друг друга, когда раздевались, они не тратили времени на взаимное восхищение красотой (это звучало бы как насмешка) и не притворялись, будто у них любовь навсегда. Они были вместе, потому что следовали зову природы, не думая об условностях. И никакой романтики. День за днем она навещала мистера Лотта — так она называла его в присутствии родителей, — и, едва закрывалась дверь, его голова оказывалась между ее грудей.

Эдгар с трудом верил в свое счастье. То, что это она его соблазнила (такого с ним не случалось даже в молодые годы), что она возвращалась, что она не отрывалась от него, пока он не завершит акт, казалось ему настоящим чудом.

Поэтому через две недели и четыре дня, когда она не пришла, он не удивился. Еще через неделю он встретил ее на улице и вежливо спросил, нельзя ли продолжить их отношения? Она странно посмотрела на него, а потом сказала: нет. И хотя он не требовал объяснений, объяснила сама. Ты мне больше не нужен, мягко сказала она и похлопала себя по животу. Лишь потом, сидя в своем одиноком жилище с третьим стаканом бурбона, он осознал, что означали ее слова и этот жест. Он налил себе четвертый стакан и пятый. Он быстро надирался, как раньше. Как ни старался он не поддаваться чувствам, но, когда эта толстая девушка его оставила, он понял: она разбила ему сердце.

У Арлин не было ничего подобного. Путь, который она избрала, следуя тому же неслышному зову, что влек остальных, привел ее в компанию людей не с открытыми сердцами, но с синими сердечками-наколками на предплечьях. Вслед за Джойс у нее это началось на следующий день после того, как они чуть не утонули. Арлин надела лучшее платье, села в машину матери и отправилась на Эклипс-пойнт — узкую полоску пляжа к северу от Зумы, знаменитую своими барами и байкерами. Далеко не все обитатели этого места удивились, увидев здесь девушку из обеспеченной семьи. Богатые дети часто приезжали сюда, чтоб отведать вкус дна или дать дну отведать себя. Обычно им хватало пары часов, и они отправлялись обратно — туда, где воплощением грубости был персональный шофер.

В свое время Пойнт инкогнито навещали довольно известные люди. Здесь бывал Джимми Дин — в свои самые дикие дни, когда он искал того курильщика, кому нужна живая пепельница. Один из баров гордился бильярдным столом, на котором, по слухам, отымели Джейн Мэнсфилд, хотя даже сейчас об этом говорили исключительно шепотом. В другом баре на дощатом полу был обведенный краской силуэт женщины — якобы Вероники Лейк, которая напивалась там до смерти. Арлин, однако, приехала сюда не на экскурсию. Она явилась в первый попавшийся бар с приглянувшимся ей названием «Ловкач». В отличие от многих искательниц приключений, ей для разогрева не понадобился алкоголь. Она просто вошла и предложила себя. Желающих нашлось немало, и никто не получил отказа.

Она вернулась и в следующий вечер, и через день. Она смотрела на мужчин голодными глазами, словно одержимая. Не все принимали ее предложения. Одни после первого визита Арлин решили, что так предлагать себя может лишь сумасшедшая или больная женщина; другие, обнаружив в себе неожиданный для них самих альтруизм, пытались уговорить ее подняться с пола и отправиться домой. Но она так бурно протестовала, что альтруисты оставили свои попытки, а некоторые опять встали в очередь.