Карен Рэнни - У дьявола в плену

Все же было бы приятно проснуться и увидеть его рядом, протянуть руку и нежно прикоснуться к его лицу, запустить пальцы ему в волосы и почувствовать колючую утреннюю щетину на щеках.

Давина села в постели. Потому, как ярко светило солнце, она поняла, что утро уже давно началось. Обычно она просыпалась через час-другой после рассвета.

Она свесила ноги с кровати и, оглядев комнату, поняла, что намеченное ею знакомство с библиотекой Эмброуза придется на время отложить.

Она встала и оделась. Надо заняться комнатой. Плотник, который должен был сделать полки, пришел немного позже. В течение нескольких часов не было слышно ничего, кроме стука молотков и переговоров плотника с помощником. Нора сновала из одной комнаты в другую, то и дело спрашивая у Майкла и его помощника, не хотят ли они есть или пить, не нужны ли им еще какие-нибудь материалы или инструменты — словом, вела себя как заботливая и внимательная служанка.

Что касается Маршалла, то Давина не видела его весь день. Она решила, что не будет посылать ему записку. Да и что она могла написать? «Приходи ко мне»? «Прости меня»? «Спасибо»?

Давина потратила несколько часов на то, чтобы ответить на поздравления со свадьбой знакомым и дальним родственникам, о существовании которых она, честно говоря, почти не помнила, но которые, очевидно, считали своим долгом — или решили просто воспользоваться возможностью — напомнить ей о дружеских или родственных связях теперь, когда она стала графиней.

Бумагу и конверты с ее новым именем прислала компания из Эдинбурга. Очевидно, Маршалл предвидел, что они ей понадобятся. В каком-то смысле Маршалл оказался таким же предупредительным к ней, как Нора в отношении Майкла. С той только разницей, что Нора не отходила от Майкла ни на шаг, чтобы показать ему — и он, без сомнения, это заметил, — что она им увлечена. А Маршалл был призраком.

Давина стояла у окна, погруженная в мысли о муже. Воспоминания о прошедшей ночи были прерваны приходом штукатуров.

Она зашла в комнату, где работал Майкл.

— Мы почти закончили, ваше сиятельство, — сказал он.

Полки получились замечательные. Они так плотно прилегали к стене, что их нельзя было сдвинуть. Оставалось вырезать карниз, после чего Майкл должен был поручить своему помощнику натереть полки скипидарным маслом, чтобы стал отчетливее виден рисунок древесины.

— Они выглядят чудесно, — сказала Давина, оценив мастерство плотника.

— Мне пришлось немного повозиться со стенным шкафом, но все вышло хорошо. Правда, третья полка получилась немного глубже, чем остальные, но туда вы сможете ставить большие книги.

Она подошла к полкам поближе, чтобы посмотреть, о чем говорит Майкл, и увидела, что в стену действительно был встроен обрамленный деревом шкаф.

— Он был под войлоком, — объяснил Майкл. — Ты его открывал?

— Нет, это не мое дело, ваше сиятельство.

Она осторожно открыла дверцу шкафа, опасаясь, что какое-нибудь насекомое — оса или паук — свило себе гнездо в таком укромном месте. Но внутри ничего не было, кроме книг. Нет, не книг. Это были толстые тетради. Три полки дневников. Она вытащила одну и стерла с нее пыль. Обложка была надписана, и она сразу узнала это имя. Джулиана Росс. Она закрыла дневник и прижала его к груди. Джулиана Росс, графиня Лорн. Мать Маршалла. Она положила тетрадь на место и закрыла дверцу шкафа. Странно, почему дневники были так глубоко запрятаны?

Почему Джулиана Росс не уничтожила дневники, а спрятала их? Может быть, она сохранила их как раз для такого случая, как сейчас, — чтобы их обнаружили ее потомки? Давина была не совсем ее потомком, но она может стать матерью одного из них.

— Что это, ваше сиятельство? — спросила Нора.

В первый раз со дня свадьбы ее покоробил титул. То, что Нора заканчивала каждое предложение словами «ваше сиятельство», становилось назойливым. Но Давина не стала отчитывать горничную при рабочих. Тем более что у нее не было ответа на вопрос Норы и она не могла удовлетворить ее любопытство. Это были личные дневники. Нельзя, чтобы о них узнали слуги. Хотела графиня Лорн того или нет, но Давина оказалась по воле случая хранителем и распорядителем дневников умершей женщины.

— У нас еще будет время, чтобы определить, что это, — ответила Давина, решительно закрывая дверцу шкафа и надеясь, что больше никто не будет задавать ей вопросов.

Маршалл закрыл дверь и заперся в своем кабинете. Сегодня ночью он не пойдет к Давине. Хотя он — видит Бог — очень этого хочет, он останется у себя.

Она слишком привлекательна. Она притягивает его. Она заставляет его забыть, кто он такой. Забыть ту боль и агонию, в которую превратилась его жизнь, но именно по этой причине она более опасна, чем опиум.

«Вы должны противостоять вашей тяге к наркотикам, ваше сиятельство. Они обещают счастье, но на самом деле разрушают вас. В том, что вы не можете без них обойтись, не ваша вина, но с этого момента все, что вы делаете, становится вашим выбором и вашей ответственностью».

Тяга к наркотикам? Ему было предоставлено самое профессиональное лечение, им занимались лучшие специалисты, но все они говорили об опиуме.

В конце концов, он отказался от опиума. Он вынес все — физическую боль, бред, исступление. Но даже после того, как его организм очистился от опиума, его мозг оказался отравленным. Если бы он знал, какая его ждет жизнь, он умолял бы своих тюремщиков убить его.

Теперь его ждали другие мучения. У него появилась жена, которая обещала ему прощение, хотя он этого не заслуживал. Когда она была рядом с ним, у него появлялась иллюзия, что он чист, что он в безопасности и в здравом уме.

Он хотел предупредить ее, чтобы она не слишком часто улыбалась. Каждый раз, когда она улыбалась, ему хотелось прикрыть ладонью чуть подрагивавшие губы, потому что ему было трудно противостоять искушению целовать их.

Ее глаза были похожи на озера в зачарованном лесу. И при этом в них отражались все ее эмоции — от радости до печали.

Ее лицо было прелестно: небольшой прямой нос, упрямый — может, слишком — подбородок, высокие скулы и красиво изогнутые брови. Уши были изысканной формы, шея — гибкой и невероятно женственной.

Когда она улыбалась, были видны ее ровные и белоснежные зубы. Каштановые волосы были густыми и вьющимися. Они рассыпались по плечам, обрамляя ее лицо.

А ее походка!.. Эта походка заворожила его в то первое утро, когда он увидел Давину, идущую по двору в Египетский дом.

С той самой минуты Маршалл был опьянен ею.

Ему повезло целых две ночи. Бог, видимо, сжалился над ним за те страдания, что мучили его весь год, и наградил его этим временным успокоением. Две ночи он лежал рядом с ней. Он не засыпал, а погружался в легкую дремоту, похожую на покой.