Евгений Константинов - Предел безнаказанности

– На, закуси бананчиком. Мне в армии один умный врач сказал, что после спиртного банановая мякоть там внутри все оздоровительно обволакивает…

Закусывать Володя не спешил, ведь через несколько секунд ему предстояло целоваться с красивой женщиной. Лариса взяла у него недопитый стакан и подставила под горлышко бутылки. Глядя друг другу в глаза, они переплели руки, медленно выпили крепкий напиток, соприкоснулись губами…

Два года Владимир не испытывал ничего подобного. Служа на линейной пограничной заставе, он и женщин-то видел крайне редко – только жен начальника и прапорщика-завхоза. А тут – такая женщина! Ему показалось, что по телу Ларисы пробежала дрожь. Он прижал ее к себе свободной рукой…

– Так! – радостный голос Игоря заставил обоих вздрогнуть. – Я с сержантом погранвойск на брудершафт целоваться не стану, но его мысли, мне, кажется, и без того известны.

– Кх-кх-кх, – закашлялся Володя, и приятель всучил-таки ему банан. – Говорю же – закусывать надо. А ты, что хочешь, сестренка? Бананчик, апельсинчик…

– Я лучше – конфетку съем, – Лариса развернула цветастую обертку. Щеки ее слегка порозовели, что только добавило привлекательности.

– Ты, что в бутылку-то вцепился? – спросила она брата.

– Хочу выпить, а Володька стакан не отдает.

– Это потому, что я за два года от стеклянных емкостей отвык. Все миски дюралевые и да кружки эмалированные.

– Бедненький, – сочувственно улыбнулась Лариса.

– Еще бы! – поддержал сестру Игорь. – Это я и в увольнительные ходил, да и в самоволки бегал. А погранцы на заставе только за лосями по сопкам бегали. Так ты мне в письме написал, Седой?

– Все верно, – Володя не отрывал взгляда от лица Ларисы. – Только на лосей да на медведей любовались. А алкоголь, представляешь, за все время всего два раза усугубил. Да и то по полкружки.

– Ничего, сегодня наусугубляемся…

– Вы там не особо напивайтесь, – попросила Лариса. – А то провожали родители в армию пай-мальчиков, а встретят…

– Ну, во-первых, не такими мы уж были пай-мальчиками. А, во-вторых, сеструха, мы же не дома пьянствовать собираемся. Возьмем удочки – и на Богачевское озеро. Там, на бережку…

– На Богачевское озеро? – к Ларисе вмиг вернулась прежняя бледность. – Это то, что рядом с Раево?

– В Раево свое озеро имеется. Прямо посередине деревни. Но мы тамошним жителям мешать не собираемся. А Богачевское – на отшибе. Там и расслабимся.

– Только прошу вас, не заходите в Раево, ладно?

– А в чем дело, сеструха?

– Плохое там место, очень плохое, – ее передернуло. – Страшное…

Перед глазами одна за другой промелькнули картины, мучавшие ее последние несколько месяцев: вот мизинец Ларисы проваливается в глубокую рану на голове убитого Виктора Пряхина, и голова какое-то время держится на пальце, словно продырявленный, наполненный водой резиновый мячик, потом срывается и стукается об пол; вот она находит точно такую же ранку в голове замороженной щуки, подаренной Василием Павелко; вот она видит, как живот майора Панцелютина разрывается изнутри от пупка до шеи, и из страшной раны ей в лицо хлещет кровь…

Павелко был первым, кто обвинил ее в убийстве майора. Он же предоставил якобы найденное им на улице орудие убийства – скальпель, но котором обнаружились отпечатки пальцев медсестры Федоровой. Оправдаться было сложно, Лариса и не оправдывалась, молчала, будучи помещенной в палату при…

Прошло несколько дней, когда неожиданно для всех исчез Василий Павелко. Одновременно с этим на свет всплыл рапорт, написанный капитаном Кривопаловым, дежурившим в УВД в день смерти Панцелютина. Дотошный капитан обращал внимание комиссии на то, что в кабинете, где он обнаружил умирающего на полу майора и сидящую на столе, забрызганную кровью полураздетую медсестру, больше нигде следов крови не было. При этом форточка, в которую, якобы выбросили скальпель, была закрыта. Более того, капитан Кривопалов осмотрел улицу напротив этой злополучной форточки и действительно обнаружил оставленные в сугробе следы, вот только были они немного в стороне, и чтобы добросить до этого места скальпель, потребовалась бы очень большая ловкость.

По всему выходило, что Павелко в своем обвинении либо что-то недоговаривал, либо вообще лгал. Но теперь и сам капитан Кривопалов попал под подозрение, однако он сумел настоять, чтобы было проведено повторное, более глубокое обследования орудия убийства. И не напрасно! Хотя вновь подтвердилось, что «пальчики» на скальпеле соответствовали отпечаткам пальцев Ларисе Федоровой, но еще были обнаружены микроскопические следы крови, но только принадлежали они не покойному майору и даже вообще не человеку, в рыбе…

К тому времени медицинская комиссия, обследовавшая Федорову, пришла к выводу, что та страдает тяжелым психическим расстройством, и не разрешила некоторое время ее допрашивать. Ларису оставили в покое, капитана Кривопалова перевели в другое управление, оставив на прежней должности с прежним окладом, но не без намека, чтобы он больше не лез не в свои дела с самовольными расследованиями. Собственно, расследование зашло в тупик. Но, словно стараясь загладить свою вину перед бывшей медсестрой, Станислав Кривопалов, каждый раз, когда появлялись хоть какие-то новости, навещал Ларису в больнице, дарил цветы и посвящал во все детали.

И вот недавно капитан сообщил ей об исчезновении следователя Крымова, который после длительной болезни собирался вот-вот вернуться к исполнению своих служебных обязанностей…

Ларисе по долгу службы довелось побывать в деревне Раево дважды, – оба раза она выезжала с нарядом на медицинское освидетельствование очередной смерти человека. И вот уже несколько месяцев это место снилось ей, чуть ли не каждую ночь. Снилось как-то необычно, словно она видит и дома за заборами, и плотину, и растущие по берегам ивы, и покосившиеся мостки, но видит все это не с земли, а с воды, как бы из самого озера. Наверное, так могли бы видеть русалки…

Но если бы во снах ей виделись только эти безобидные сюжеты! Гораздо чаще во сне ее убивали. Стреляли в спину из ружья и били палкой по голове, оставляли валяться голой на льду во время жуткого мороза, вонзали в глаз или затылок четырехгранный штык, отрезали голову… Страшнее всего был сон, когда ей вспарывали живот. Лариса мечтала, как можно быстрее выписаться из больницы, поэтому никому не рассказывала об этих снах, копила внутри себя. Сначала хотела записывать, чтобы не забыть и, возможно, проанализировать, но потом поняла, что и без записей помнит каждый из этих снов в мельчайших подробностях.