Дин Кунц - Нехорошее место

Удар. Из темноты на него налетело что-то огромное, злючее-страшучее. Как волна, сбило с ног. Томас плюхнулся на попу возле кровати. И все. Больше он Беду не чувствовал. Но сердце так и прыгало от страха: ух, какая большая и мерзкая! С трудом переводя дыхание, он принялся телевизить Бобби:

"Беги, удирай, спасай Джулию! Беда идет, Беда! Беги! Беги!”

Глава 23

Сон был озарен звуками “Лунной серенады” Глена Миллера. И как всегда во сне, знакомая мелодия звучала как-то непривычно. И обстановка, которая окружает Бобби, как будто знакомая – и как будто он ее в первый раз видит. Да это же бунгало на побережье! То самое бунгало, где они поселятся, когда бросят работу. Чуть касаясь темного персидского ковра, Бобби вплыл в гостиную, медленно пролетел мимо удобных обитых кресел, огромного мягкого дивана с округлой спинкой и толстыми подушками, мимо рульмановской горки с бронзовой отделкой, мимо лампы в стиле арт деко и переполненных книжных полок. Музыка доносилась снаружи, Бобби двинулся на звук. До чего же легко передвигаться во сне! Захотел выйти – дверь открывать не надо: лети прямо сквозь нее. Захотел спуститься с широкой террасы – пожалуйста: перепархиваешь через деревянные ступеньки, даже ногой не пошевелив. Стояла ночь. У берега плескались волны. Вдали, мерцая, вскипала белая пена. Под пальмой, на песке, усыпанном ракушками, стоял “Вурлицер-950”. Сияли красные и золотые огни, по стеклянным трубочкам бежали пузырьки. А газели все прыгали и прыгали, и фигурки греческого бога Пана все наигрывали на свирелях, и сверкало, как настоящее серебро, устройство для смены пластинок, и вращался большой черный диск. И конца не будет этой “Лунной серенаде”. А Бобби и рад, потому что на душе, как никогда, светло и спокойно. Даже не оборачиваясь, он чувствует, что Джулия тоже вышла из дома и ждет на сыром песке у самой кромки воды, когда же Бобби пригласит ее на танец. Бобби оборачивается. Ну так и есть. Она и в самом деле ждет, осиянная фантастическим светом огоньков “Вурлицера”. Бобби делает шаг к ней и...

Беги, удирай, спасай Джулию! Беда идет, Беда! Беги!

Беги!

Иссиня-черный океан содрогнулся, словно расплеснутый бурей, и взметнул в ночной воздух пенистые брызги.

Пальмы гнулись под яростным ветром.

Беда! Беги! Беги!

Мир накренился. Бобби, спотыкаясь, пробирался к Джулии. Вода уже окружала ее со всех сторон, силилась доплеснуть до нее, утащить. Это не просто вода – она умеет думать, наделена волей, и в глубине мутно поблескивает злобный разум.

Беда!

Мелодия Глена Миллера зазвучала быстрее. Пластинка крутилась с удвоенной скоростью.

Беда!

Мягкий, чарующий свет “Вурлицера” вспыхнул ярче, ударил в глаза, но сумрак ночи не разогнал. Должно быть, такой же пронзительный свет бьет из адовых врат: от этого потустороннего сияния мрак только гуще.

Беда! Беда!

Мир снова накренился. Земля под ногами вспучилась, заколыхалась.

Бобби с трудом брел по ходившему ходуном берегу. А Джулия словно приросла к месту. Смолистые, клокочущие волны нахлынули на нее.

Беда! Беда! Беда!

С каменным треском раскололось небо, но молния из обломков свода не полыхнула.

Вокруг Бобби взметнулись фонтаны песка. Из внезапно открывшихся отверстий забила черная вода.

Бобби оглянулся. Бунгало исчезло. Повсюду вздымались волны. Земля под ногами расплывалась.

Джулия с криком исчезла под водой.

БЕДАБЕДАБЕДАБЕДА!

Вдруг над головой Бобби вздыбился громадный вал. Ринулся вниз. Бобби очутился в воде, он попытался выплыть, но руки покрылись волдырями и язвами, мясо слезало клочьями, кое-где проглядывала ледяная белизна костей. Это не вода! Это кислота! Бобби захлестнуло с головой. Задыхаясь, он вынырнул на поверхность, но поздно: ядовитая жидкость уже разъела ему губы, сожгла десны. Вместо языка в едкой кислоте, заполнившей рот, болтался тошнотворный вязкий комок. Даже насыщенный парами воздух был губителен: жгучие капли проникли в легкие. Бобби уже не мог дышать. Подводное течение потащило его вглубь. Стараясь удержаться на поверхности, Бобби отчаянно замахал руками, от которых остались одни кости, но его неудержимо затягивало в пучину, навстречу вечной тьме, гибели, забвению.

БЕДАБЕДА!

Бобби сел в кровати. Он знал, что кричит, но не слышал своего крика. Поняв, что это сон, он оборвал беззвучный вопль и только тогда услышал собственный тихий, жалобный стон.

Он скинул одеяло, спустил ноги с кровати и крепко уперся в нее руками, словно его еще сотрясали подземные удары или швыряли бурные волны.

Зеленые цифры на потолке показывали время – 2.43.

Оглушенный барабанными ударами сердца, Бобби ничего вокруг не слышал. Потом до него донеслось размеренное дыхание Джулии Удивительно, что он ее не разбудил. Наверное, во сне он лежал спокойно, не дергался.

Ужас, навеянный сном, все не проходил. Напротив, тревога усиливалась – еще и потому, что в комнате так темно.

Убедившись, что он твердо стоит на ногах, Бобби обошел кровать и направился в ванную. Дверь находилась с той стороны кровати, где спала Джулия. Бобби уже не раз пробирался туда впотьмах, и сейчас это тоже не составило ему труда.

Он осторожно прикрыл за собой дверь, включил свет и зажмурился от ослепительного сияния, разлившегося в зеркале над двойной раковиной. Бобби оглядел себя в зеркале. Никаких язв. Таких снов Бобби еще не видел: до жути явственный, явственнее самой яви. Звуки и краски в его дремлющем сознании были наделены такой же яркостью, что и раскаленный волосок в электрической лампочке. И, хотя Бобби понимал, что весь этот кошмар только сон, ему было не по себе: вдруг едкие волны все-таки оставили на нем следы своих прикосновений?

Его била дрожь. Он постоял, привалившись к раковине, потом пустил холодную воду, нагнулся и ополоснул лицо. Еще раз взглянув на себя в зеркало, он поймал собственный взгляд и прошептал:

– Что же это за чертовщина?

Глава 24

Золт вышел на охоту.

На востоке земельный участок Поллардов обрывался каньоном. Сухая земля, осыпаясь по крутым склонам, обнажала розовые и серые слои сланцевой глины. Если бы не заросли чаппараля, не кустистые и пампасные травы да не растущие то там то сям мескитовые деревья, склоны давно оказались бы размыты крепкими ливнями. Распустив мощные корни, стойкие, привыкшие к засухе растения сдерживали оползни. Кое-где по склонам виднелись эвкалипты, лавры и кайупутовые деревья, а на дне, где протянулось сухое русло, проложенное дождевыми потоками, было где пустить корни калифорнийскому дубу и той же кайупуте. Во время ливней русло вновь наполнялось.

С легкостью, которой трудно было ожидать от такого крупного человека, Золт быстро и бесшумно продвигался по каньону, уходящему на восток. Дно каньона забирало вверх. Дойдя до расселины – слишком тесной, чтобы назвать ее каньоном, – Золт повернул на север. Расселина тоже поднималась вверх, но не так круто. Голые стенки местами почти смыкались, оставляя лишь узенький проход. В таких горловинах Золту приходилось пробираться через завалы хрупких шаров перекати-поля, занесенных сюда ветром.