Игры Эн Ро Гримм (СИ) - Ролдугина Софья Валерьевна
Как ни странно, целый и невредимый.
На второй день купец держался ещё дружелюбней, едва ли не в приятели набивался. Истории из него так и сыпались, одна за другой. О снежном льне, который вырастает особенно холодными ночами далеко на севере, когда в небе разворачиваются полотна разноцветного света, и о юных жницах, непременно невинных девушках, что отправляются за ним с серебряными серпами, но часто замерзают насмерть. О золотом цветке, что распускается на юге в самый разгар лета – если добыть его и сговориться с ведьмой, то можно получить зелье, исцеляющее любые болезни, кроме разбитого сердца. О болотных огнях; о карликах-пикси, больших любителей яблок, танцев и дурных шуток; о селки и о келпи, о лисах-проказниках и злых, но глуповатых великанах, стерегущих мосты на заброшенных дорогах… Рассказы отзывались где-то глубоко внутри чувством узнавания, словно Джек уже слышал их когда-то, но забыл.
Говорил купец и о себе, и о своей семье. О прабабке-колдунье, что влюбилась в простого парнишку-подмастерье да и забросила Игры; о том, как мало-помалу семья стала богатеть; как дядья и тётки враждовали за наследство, но в одну ночь помирились, спасая общее подворье от пожара; наконец, о том, как дед на старости лет ушёл чуда искать – и сгинул.
А пейзаж постепенно менялся.
Если сперва дорога петляла меж лесистых холмов, то потом горизонт сделался ровнее, точно невидимая рука бережно разгладила складки на ткани. Ежевичники сменились лиловой дымкой вересковых пустошей, а к концу второго дня пути вдали завиднелись пики гор. Отлучившись вечером в сторону по нужде, Джек наткнулся на поляну земляники, и не побуревшую от холодов, а живую, и набрал целую горсть сладких ягод.
Воздух стал ощутимо теплее; изредка пахло дымом и жильём, а вот диким зверем – куда реже.
– Хороший ты попутчик, Джек, – вскользь заметил купец, разливая похлёбку по мискам. – С тобой-то волчьи стаи разом и поотстали.
– Может, мы просто едем быстро? – отмахнулся он, принюхиваясь к каше с мясом; сидеть у яркого костра и ужинать чем-то горячим, солёным и пряным после нескольких дней на орехах, рыбе и кислых яблоках было неописуемым блаженством.
Но Сайко-купец только рассмеялся, словно услышал хорошую шутку.
Назавтра повторилось то же самое: байки, вереск на обочине, треск хвороста в костре и ночь в покое. Телохранительница, как и прежде, участия в разговорах не принимала и топор далеко не откладывала, но в целом всё шло так хорошо Джек заподозрил, что купцу от него чего-то нужно… и оказался прав.
Горы задрались до самого неба; стало ещё теплее; до большого города оставался лишь день пути, через перевал. За ужином Сайко не поскупился распечатать одну из тех бутылок, что вёз на продажу, плеснул в чашу сперва себе, затем Джеку, а когда вино разогрело кровь, придвинулся ближе и шепнул ему на ухо:
– Ты, вижу, парень славный… Может, ты мне поможешь, а я тебе?
Хмель разом выветрился.
«Ага, вот оно».
Телохранительница, как нарочно, отошла за хворостом.
Джек насторожился, но виду не подал – и пожал плечами с деланым легкомыслием:
– Отчего нет? Но сначала, пожалуй, выслушать надо, чего, по твоему мнению, мне надо – и чего ты мне за это дашь.
Купец облизнул губы, красные и масляные после острой похлёбки, и продолжил ещё тише:
– Я, видишь, кое-что в Играх смыслю… Победит-то лишь тот, кто на трон сядет и корону себе возьмёт; а путь к трону открывают двенадцать ключей и один знак. И ключи любой дурак разыскать может, а вот знак – поди найди. Но моя прабабка знала, где он спрятан и как его добыть… И почти добыла, но службу свою не окончила, побоялась и сбежала с моим прадедом. А за трусость была проклята: больше трёх ночей кряду под одной крышей проводить не могла. Когда она умерла наконец, то проклятие пало на моего деда, а следом – на моего отца. Он нынче весной помер, стало быть, пришла моя очередь… Но я-то – простой купец, мне волшебный знак ни к чему. А тебе-то он как раз и нужен! Может, ты возьмёшься закончить службу за мою бабку? – жарко зашептал он, склонившись к самому уху. Джеку стало не по себе, и он замер; голова отчего-то кружилась, хотя вина было выпито всего ничего, от силы несколько глотков. – Сам посуди, в том и тебе польза, и мне.
Джек моргнул; веки у него точно свинцом налились.
– И что же, если я соглашусь, то не смогу спать под крышей?
– А если бы и так? – Сайко-купец схватил его за плечо, цепко, больно почти. – Какая тебе оттого беда? Дикий зверь и так, и эдак под крышей не спит… Да к тому же как ты прабабкину службу закончишь, то проклятие тут же и спадёт! Заодно и награду получишь – такую, о какой другие и помыслить не могут. Справедливо ведь?
– А… что за служба-то?
Язык во рту еле ворочался.
– Легче не придумаешь! Постучаться в Ведьмин дом, что у Гиблого ущелья стоит, провести там три ночи и сослужить три службы. Уж тебе-то это под силу! Я как тебя увидел, то сразу понял, что ты другим не чета, особенно той упрямой девке, с которой якшался.
«Ага, – пронеслось в голове. – Значит, к Аве он с этой просьбой тоже подкатывал, но она его послала».
– А… если откажусь?
– Так с чего тебе отказываться-то? – Голос купца звучал гулко, то отдаляясь, то приближаясь; тёплая, нагретая от костра земля ткнулась в щёку, а пламя загудело и взвилось выше неба. – Сокровище, видишь, само в руки идёт! Соглашайся. Отсюда до Ведьмина дома рукой подать. А я б тебе и серебра отсыпал по совести, и карту бы дал, и проводил бы почти до самого ущелья. Отчего не согласиться?
Купец говорил что-то ещё, но Джек уже не слышал: его свалил хмель.
В пьяном забытьи мерещилось не то плаванье по бурному морю, не то полёт над грозовыми облаками. Джека вертело и трясло; челюсти клацали. Где-то вдали тревожно надрывалась скрипка, и звуки точно ввинчивались в череп, причиняя острую боль.
«Найду, – раздался вдруг совершенно ясный голос Сирила. – Найду и прибью к чёртовой матери».
Джек вдруг до смерти перепугался – и очнулся.
…серое небо нависало низко-низко, едва не мешаясь с туманом. Ветер знай себе шелестел вереском; пахло ранней погожей осенью, а по надломанной ржавой травинке полз большой муравей.
Ни купца, ни двух его повозок, ни охранницы и следа не было.
– Я идиот, – простонал Джек, прижимая ладонь ко лбу. – Просто идиот.
Выпрямиться получилось далеко не с первого раза.
Его тошнило, во рту было сухо и кисло, а затылок ломило, и тело казалось спелёнатым из-за чудовищной слабости – признаки не то тяжёлого похмелья, не то отравления. Плащ на лисьем меху, к счастью, остался при нём, как и золото, добытое в пещере у великана… Нет, ничего не пропало, напротив, только прибавилось.
За пазухой у Джека был заботливо приткнут небольшой мешочек с серебром, а ещё свёрнутый в трубку лист плотной желтоватой бумаги с коротким текстом договора – и чернильным оттиском большого пальца на месте подписи.
«Надо полагать, вместо моей».
Договор гласил, что «игрок именем Джек» обязуется исполнить три службы в Ведьмином доме и получить награду вместо купца Сайко, правнука Кейко, а до тех пор – или до своей смерти – берёт на себя его проклятие добровольно и с охотой.
На обратной стороне договора была небрежно начерчена карта: Гиблое ущелье, окрестные города и деревни – и Ведьмин дом.
Положение Джека тоже было отмечено – за большим камнем у перекрёстка.
Перекрёсток и впрямь обнаружился неподалёку, за пригорком, а там – три наезженные дороги и указатель.
«Ну и что теперь делать?»
Первой мыслью было чихнуть на договор огнём и рвануть куда подальше, надеясь, что раз имя указано неполное, а согласие купец выудил обманом, то и проклятие не перейдёт. И Джек уже почти решился, когда вдруг увидел в сером мареве яркий голубой проблеск неба – аккурат в направлении ближайшего города.
И Гиблого ущелья.
Страх с досадой куда-то подевались; стало легко.
– В первый раз, что ли, – фыркнул Джек и, свернув договор в трубку, сунул за пазуху. – Вляпался и вляпался, можно подумать, большое дело… Посмотрим, что можно из этого всего извлечь, кроме морали.
