Покой - Вулф Джин Родман

Я впервые услышал ее голос и с удивлением обнаружил, что она не была застенчивой. Ее волосы были почти такими же темными, как у тети Оливии, но лицо выглядело очень бледным. Дома мне никогда не разрешали пить чай, но я пил его регулярно с тех пор, как приехал погостить к тете.

– Чай годится, – сказал я с видом знатока и прибавил: – Люблю побольше сахара.

– Для гостей есть белый сахар, – сообщила девочка. – А мы используем древесный.

Я сказал, что мне тоже больше нравится сахар из дерева гикори.

– Тогда поставлю-ка я чайник завариваться. Они там еще долго будут разговаривать.

Я кивнул, и девочка – довольно грациозно и буднично, словно матрона, берущая пепельницу с каминной полки – взобралась на кухонный стол своей матери, чтобы снять приземистый китайский чайник с высокой полки.

– Мы не используем заварочное ситечко, – объяснила она. – Папа как-то привез одно из города, а мама сказала, что оно испортило вкус, так я выбросила его. А оно было из настоящей меди. – Она насыпала ложку черного чая в заварочный чайник и добавила кипятка из обычного на плите. – Теперь все будет готово, когда они придут. Подожди минутку, я принесу чашки.

Я заметил, что чайник разрисован сотнями крошечных лиц в оранжевом и черном цвете; не сомневаясь, что он привлечет внимание тети, я с интересом его изучил, готовый указать на эту диковинку, как только Оливия войдет в комнату, чтобы предъявить полноправные претензии на славу, которая справедливо полагается первооткрывателю.

– Он не подходит к чашкам, – сказала девочка, – он очень старый. Меня зовут Марджи.

Я пробормотал, что меня зовут Ден, и указал на одно из лиц.

– Оно улыбается.

– Чайник был весь белый, когда его сделали, – начала рассказывать Марджи, – и всякий раз, когда тот, кому он принадлежит, умирает, на нем появляется его лицо. Моя тетя Сара владела им до мамы – хочешь ее увидеть?

Конечно, я сказал, что хочу – и она указала на крошечное, довольно мрачное (и, как мне показалось, довольно восточное) лицо на конце носика.

– Сначала все было белым, и первые лица появились возле ножки – видишь? Это самые старые. Потом они начали возникать вот здесь, на основной части, и теперь места почти не осталось; когда оно совсем закончится, чайник разобьется.

С порога тетя Оливия сказала:

– А это ваша кухня, миссис Лорн! Как восхитительно – я всегда обожала деревенские кухни. Держу пари, у вас где-то припрятаны бесчисленные полки с консервами и домашними соленьями.

– Мы, методисты из общины Испытанной веры, воздерживаемся от азартных игр, – сказала миссис Лорн с улыбкой. – Да и Кардиффское братство тоже, что для меня очень выгодно, поскольку вы совершенно правы. Я вас угощу домашним кукурузным релишем из своих заготовок. Любите кукурузный релиш?

– Обожаю! – воскликнул мистер Макафи. Возможно, он почувствовал, что тетя слишком успешно льстит миссис Лорн, и хотел наверстать упущенное.

Миссис Лорн с улыбкой повернулась к нему.

– Знаете, – проговорила она, – очень странно видеть вас в моем доме вот так, мистер Макафи. Я отовариваюсь в вашем магазине – мы делаем это уже много лет, и мы с Карлом ездим в город примерно раз в месяц, не считая времени сразу же после Рождества, когда погода обычно по-настоящему портится, – и я вижу, как вы там расхаживаете, и у вас всегда цветок в петлице, прямо как сейчас.

– Я тоже вас помню, миссис Лорн, – сказал мистер Макафи. – Мне потребовалось некоторое время, чтобы сопоставить упомянутое мисс Вир имя с вами и вашим супругом, но мы следим за нашими хорошими клиентами. Мы продали вам стиральную машину «Мэйтег» два года назад – надеюсь, все в порядке?

– Приходится просить Карла завести двигатель, – призналась миссис Лорн, – но в остальном хлопот нет, и с нею намного проще, чем использовать доску, уж поверьте мне. Маргарет, чай еще не заварился?

– Они прекрасно подходят для фермерских семей, – сказал мистер Макафи моей тете Оливии. – Я хотел бы, чтобы кто-нибудь сделал бензиновый двигатель для автомобиля, который работал бы так же хорошо, как те, которые ставят в эти стиральные машины.

– Если бы ты продавал машины, Джимми, – заметила тетя, – так бы и получилось.

– Вот, мисс Вир, позвольте угостить вас чаем. Марджи, достань хороший сахар. Мне придется извиниться перед вами, если вы ожидаете большого ужина; обед – наша главная трапеза, и я накрываю на стол – по воскресеньям – как только мы возвращаемся из церкви. Естественно, на службу у нас уходит больше времени, чем у некоторых, потому что Карлу приходится пожимать всем руки и беседовать, а затем запирать двери, когда прихожане уйдут. Когда мы возвращаемся домой, он выходит на минутку, чтобы присмотреть за скотом, а потом уж мы садимся поесть.

– Я предпочитаю легкий ужин, миссис Лорн, а Джимми пусть помучается. Но я надеюсь, ваш супруг не попал под этот дождь.

– О, Карл выберется из любой передряги – он отправился на южное пастбище; неподалеку есть сарай для хранения табака, и я полагаю, именно там он и укрылся от грозы. Мы оба не курим – церковь возражает, – но выращивать табак не запрещено, пусть это и истощает почву.

Я попросил пончик, и у него оказалась восхитительная корочка, твердая и масляная. Под столом Марджи протянула мне шершавый и липкий комочек сахара, который я незаметно бросил в чай, и тот на вкус стал как амброзия.

– Если не возражаете, дорогие гости, – тем временем говорила миссис Лорн, – я бы хотела немного повременить с едой – Карл может вернуться домой, пусть даже наперекор дождю. Тебе нравятся пончики, дитя мое?

Я энергично кивнул, и она добавила:

– Я положила в них пчелиный мед.

– Мы так много слышали о вашем замечательном китайском яйце, миссис Лорн, – начала тетя. – Возможно ли…

Женщина в ситцевом платье отмахнулась от этого предложения нетерпеливым жестом.

– Не раньше, чем вы допьете чай и обсохнете. Вы ждали этой минуты и возможности увидеть его всю жизнь, сможете подождать еще пять минут; я не знаю, что вам рассказали, но на самом деле оно не такое уж грандиозное.

– Но я думаю, мистеру Макафи оно понравится… Я имею в виду, ему хотелось бы посмотреть. Не так ли, Джимми?

– Судя по описаниям, это должно быть нечто впечатляющее, – согласился мистер Макафи. Он тоже взял пончик и как будто раздумывал, макать его в чай или нет. – Такие вещи… ну, вы понимаете, миссис Лорн, это больше женское дело, чем мужское, но меня оно очень интересует.

– Видит бог, я играла с ним, когда была ребенком. Конечно, приходилось соблюдать осторожность – мама заставляла меня садиться на середину кровати, чтобы поглядеть на него. Но вы знаете эти старые кровати: такие высокие, что забраться можно только с табуреткой, а наверху сплошь ухабы да ямы. Сколько вам лет, мисс Вир?

– Двадцать шесть, – сказала тетя после едва заметной паузы. – Но зачем мы ведем себя так официально? Зовите меня Ви.

– Знаете, Ви, у вас милейшая улыбка, – миссис Лорн смущенно засмеялась. – И я признаю, вы очень хорошенькая в целом – неудивительно, что мистер Макафи влюблен в вас. Мне самой тридцать пять, и я горжусь этим; мне уже было двадцать шесть, когда родилась Марджи; она – мой единственный птенчик. У нее был брат – мы назвали его Сэмюэль, – который так и не дожил до крещения. Ему бы уже исполнилось четырнадцать, и сейчас он бы стал подающим надежды молодым человеком, пожелай того Господь. Было время, когда мы с Карлом думали, что узрели умысел Божий в смерти Сэмюэля: пары с детьми редко посылают в миссии. Но в тот раз мы все равно не смогли поехать, а потом появилась Марджи, так что никакого умысла нет.

– Мне очень жаль, мамочка, – сказала Маргарет.

– Разве ты не слышала, что мы не смогли поехать, когда ты еще не родилась? Если Господь пожелает, чтобы мы пустились в путь, так и случится.

– Вы, конечно, хотели бы поехать в Китай, – сказала моя тетя, наклоняясь вперед от нетерпения. – Я хотела этого много лет, но одинокой женщине так трудно путешествовать.