Кодзи Судзуки - Рождение

...А я слышал?

Этот вопрос беспокоил Тояму. Он не слышал ее на самом деле. Однако то, что он подвергся вторжению живого звучания голоса Садако, было несомненно. Слова, доставившие раньше наивысшее наслаждение, сейчас начинали приобретать другой смысл.

К тому же еще одно, разговаривая на днях с Ёсино, он по рассеянности совершенно забыл сказать, что он уверен, что голос Садако не может быть записан на кассете.

Даже сейчас, спустя двадцать четыре года, он четко это помнит. Тояма, стирая пародии Окубо, включил кнопку записи на магнитофоне. При этом, чтобы очистить кассету, встроенный микрофон должен быть выключен, и он много раз удостоверился в этом. Поскольку это было важно, он проверял особенно внимательно. Тояма зрительно отчетливо помнил, что стрелка регулятора громкости записи не двигалась. Она все время стояла на месте, указывая на ноль.

Следовательно, голос Садако не мог быть записан. Это само собой разумеющийся факт.

Идя по тротуару, Тояма внезапно почувствовал головокружение, пошатнулся и прислонился к телеграфному столбу. Похоже, сегодня проблемы с головокружением и дыханием обострились. Обычно стоит расслабиться, и все проходит, и не бывало такого, чтобы головокружение и тошнота долгое время не успокаивались.

Если пройти в ворота фирмы и зайти в вестибюль, прямо напротив находилась комната отдыха. Тояма, перед тем как пойти на свое рабочее место на пятый этаж, прилег на диван в этой комнате и стал ждать, пока пройдет вялость и тошнота. С того момента, как он шел по тротуару, ему стало лучше, но, чтобы приступить к работе, похоже, требовалось еще какое-то время.

Вся комната казалась выбеленной.

— Господин Тояма.

Где-то звучал голос, зовущий его. Перед его глазами погруженная в туман комната, будто он видел ее через тонкую пленку. Тояма снова и снова протер глаза.

— Господин Тояма.

Голос постепенно приближался и вскоре послышался у самого уха. Чья-то рука потрясла его и легонько два раза хлопнула по плечу.

— Господин Тояма, что случилось? Я уже некоторое время зову вас.

Попеременно, то широко открывая, то сощуривая глаза, Тояма посмотрел вверх в направлении голоса.

Ассистент заведующего, Фудзисаки, в сопровождении Ясуи, ответственного за микширование, стояли сбоку. И Фудзисаки, и Ясуи находились в непосредственном подчинении Тоямы.

Нахмурившись, Фудзисаки смотрел вниз на лицо Тоямы.

— У нас проблемы!

... Что случилось?

Спросить вслух о причине не было сил:

— С вами все в порядке? Господин Тояма?..

— П... прости, ты не принесешь мне немного... воды?

— Слушаюсь.

Фудзисаки купил в автомате, который находится в углу комнаты, энергетический напиток и принес Тояме. Выпив его, Тояма решил, что вроде бы он пришел в себя, и сказал то, что пытался сказать раньше:

— Что, собственно, случилось?

— Не спрашивайте. Пройдемте с нами, пожалуйста. Мы оказались в совершенно затруднительном положении.

Тояма с трудом встал и, следуя за Фудзисаки и Ясуи, поднялся на лифте на третий этаж, где располагалась вторая студия. Вторая студия часто использовалась для записи классической музыки, там было установлено оборудование, которое без проблем справлялось со струнной музыкой.

До вчерашнего дня Фудзисаки и Ясуи, заказав зал, вместе с музыкантами выезжали в область записывать музыку. Этот зал в горах, где воздух чистый и сухой, часто использовался для получения хорошего звука.

Фудзисаки заверил Тояму, что запись прошла прекрасно. Они должны были, сделав в студии монтаж, завершить альбом, и в ближайшее время в виде диска он должен был появиться в магазинах грамзаписи.

— Возникла какая-то проблема?

В ответ Фудзисаки протянул Тояме наушники и сказал:

— Во всяком случае, сначала один раз послушайте!

Тояма надел наушники, сел перед микшером и подал глазами сигнал. Фудзисаки нажал кнопку «play» на бобинном магнитофоне, и раздался звук.

Была слышна красивая фортепианная мелодия. Никаких проблем не было, и Тояма уже собирался бросить вопросительный взгляд на Фудзисаки, как тот сказал:

— Это здесь.

Фудзисаки перемотал пленку и включил ее еще раз. В одном очень маленьком фрагменте, где музыка затихала от меццо-форте к меццо-пиано, было слышно не только фортепиано. Перед глазами все закружилось, и тело пронзила боль.

— Что тут скажешь, мне кажется, будто плачет младенец.

Уа-уа... Слабый плач младенца... Однако не только он. Для Фудзисаки, похоже, это было не слышно, в глубине этого плача всплывали и исчезали, всплывали и исчезали слова. А, знакомый голос.

...Тояма, я люблю тебя.

Наверно, ни Фудзисаки, ни Ясуи не могли этого услышать. Им слышался только плач младенца. При этом они полагали, что это реальный младенец, который находился в остановившейся позади здания машине, и микрофон уловил его плач.

...Это не так. Этого нет.

Беззвучно твердил себе Тояма.

— Это проблема, господин Тояма. Что делать? Это оригинал! Причем другого варианта нет. Во время записи этого звука точно не было.

Тояма, оставив Фудзисаки с его сомнениями, собрался выйти из студии.

— Господин Тояма, куда вы пошли?

Обернувшись у выхода, Тояма, запинаясь, сказал:

— В этой комнате... дышать тяжело. Ненадолго на улицу... выйду.

Ему хватило сил сказать только это.

Покинув студию, Тояма, пока ждал лифта, прислонился щекой к оконному стеклу около лифта и посмотрел на улицу. Яркое послеполуденное солнце и резкие переходы от ослепительных лучей к теням. Вдруг часть улицы заволокло туманом, а вскоре все почернело. Пот, катившийся со лба, скользил по оконному стеклу, вызывая неприятное ощущение, будто в поту содержится много жира.

Белое и черное резко менялись местами, но в этом потерявшем цвет мире была одна точка, бьющая Тояму по глазам. Женщина в легком зеленом платье, которое не соответствовало сезону...

Она напомнила Тояме то далекое время в звукооператорской студии в маленьком театре. Когда они занимались с Садако любовью, на глаза ему попалась красная контрольная лампочка кассетного магнитофона, горевшая в совершенно темной комнате. Светящая красная точка еще больше подчеркивала темноту.

Сейчас то, на что он смотрел, переворачивало весь его опыт звукооператора. На потемневшем фоне только зеленое платье имело цвет и этим порождало ужасную дисгармонию. Очень маленькая зеленая точка господствовала в монохромном мире с силой урагана.

В это время открылась дверь лифта. Когда он спустился на первый этаж и вышел из вестибюля на улицу, мир уже вернул себе краски. Однако боль, крепко стягивающая грудь Тоямы, не проходила.

11